Хоть Нина и обозвала меня садистом, но жить со мной продолжала. Папа сказал — у творческих людей бывают срывы, но я вскоре образумлюсь и ей не зазорно побыть это время рядом со мной и помочь преодолеть кризис.
Нина была замечательная девчонка, понимала юмор, разбиралась в литературе, порой высказывала очень интересные, неожиданные мысли, но чаще цитировала папу. Легка была на подъем, умела готовить. И, несмотря на хрупкость, обладала твердым характером. Мы были почти счастливы, радоваться жизни ей мешала моя работа, Нина стеснялась говорить подругам, что я охранник.
Не знаю почему, но я не сказал ей, что в скором времени буду работать в детском журнале. Когда я еще трудился в газете, то заметил, как Клепиков нет-нет да принесет Верочке, что сидит в приемной, детскую книжку для ее сына Паши. Паша завзятый книгочей, хотя ему всего восемь лет. Я посоветовал Клепикову не тянуть, пока его библиотека перекочует к Верочке, а сделать ей предложение прямо сейчас. И парнишка обязательно полюбит его как обладателя чудесных книг. Но Клепиков не послушался совета и в очередной раз принес «Фантазеры» Николая Носова. Я увидел книгу на столе у Верочки и прямо в приемной прочитал от корки до корки. Сразу вспомнилось детство, истории, которые в то время произошли, и вечером я написал детский рассказ, потом еще и еще. И решился показать их Клепикову. Тот похвалил и предложил отнести в детский журнал, где они и были напечатаны. Я в то время уже работал охранником. И вот буквально месяц назад мне в журнале предложили место зав. прозой. Я согласился и в ресторане дорабатывал последние дни. Скажи я Нине, и мы бы не расстались. Но я промолчал. Тем временем Е.Б. подыскал мне место в пресс-центре главы региона. Я отказался. Отказ привел Е.Б. в негодование, и он на семейном совете вынес резолюцию — я бесперспективный, так как у меня совершенно отсутствует честолюбие. И судьба нашего с Ниной гражданского брака была решена.
Странно, все последние дни я не находил места из-за ее ухода, а сегодня удивительно спокоен. Это спокойствие меня напугало. Неужели я такой бесчувственный? И я посидел еще с полчаса, ожидая возвращения грусти (иногда хочется почувствовать себя покинутым и одиноким), но, видимо, печаль покинула квартиру вместе с Ниниными вещами. И я поехал к Ольге.
И у нее под самое утро снова приснился красноармеец Сизов, почему-то я точно знал — это он. Все в той же застиранной одежде и сапогах он стоял посреди Жердяевки и что-то пытался мне сказать. Но, видимо, понял, что я не слышу, и показал в сторону зарослей кустарника и лебеды. Я пристально всмотрелся и… оказался рядом с Сизовым, чему он не удивился. Мы подошли поближе к зарослям, и я увидел полуобвалившийся провал и верхнюю полусгнившую ступеньку ведущей туда лестницы. Я испытывал дикий ужас. Поднял ногу, чтобы наступить на ступеньку… и с испугу проснулся.
Ольга выпила кружечку кофе и умчалась на работу, а я неторопливо жевал тосты с сыром и думал о красноармейце Сизове. Что он хочет? Предупредить? О чем? Надо сегодня лечь пораньше, чтоб подольше пообщаться с Сизовым, но сделать это я смогу только в своей квартире, куда мне пора уматывать. Мужчина по вызову должен знать свое место. Скажи Ольга, оставайся, живи со мной, я бы остался. Наверное, я все-таки люблю ее. Но тогда как назвать чувство, которое я испытываю к Нине? И вернись она, кого бы я выбрал, с кем остался? Что ни говори, а в многоженстве есть своя мудрость.
После завтрака сходил в ресторан, получил расчет и премиальные. Не понял, за что, но спрашивать не стал.
Дома я первым делом начал печатать список нужных продуктов и вещей. Нужных для чего? Для чего меня посылают одного в Жердяевку, если там будет полно бандитов? Какую роль я там должен сыграть? Я зачеркнул слово «нужных», просто список продуктов и вещей. На первое место поставил хлеб — он всему голова. Тушенка, корейская лапша, водка, рис и гречка в пакетиках, соль, сахар, заварка, кофе, возьму и сухари, мама насушила целый мешочек, она никогда не выбрасывает хлеб, картошка. Ложка, вилка, котелок, кружка, термос. Вроде все, что связано с питанием, я упомянул. Теперь вещи. Палатка, топор, ножовка, резиновые сапоги, плащ-дождевик, спальник, полотенце, камуфляжная форма, берцы. Поеду в кроссовках и джинсах.
После того как список был готов, я завалился спать. Спал до трех дня, но Сизов так и не появился.
Ужасно хотелось есть, заглянул в холодильник — хоть шаром покати. Пришлось тащиться в магазин, купил пельмени, заодно кое-что из списка. Не забыл и пару бутылок пива.
Мне очень хотелось вернуться к Ольге, и я нашел тысячу причин для этого, но не сдвинулся с места. И, пожалуй, правильно сделал, в восемь вечера, только начались «Вести», ко мне нагрянул нежданный гость — Валера Балаев. Мы с ним учились в одном классе в Жердяевке. В школе мы дружили, но после переезда в город наши пути разошлись, встречаясь, мы обычно подолгу говорили, но на этом наши отношения и заканчивались. И его приход меня сначала удивил. Но когда он спросил, нет ли у меня фотографии Жердяевки: «жене показать, ей интересно, где я жил», я все понял. Валера — проводник. Это его Сергеев подсунул обладателям оригинала.
У меня такой фотографии не имелось, но в моих интересах было не торчать долго в тайге, одно воспоминание о комарах и мошке, что тучами висели в тех местах, заставляло тело чесаться. И чтоб банда Кукарева быстрей нашла места, где стояли дома Балаевых, я предложил Валере сходить к Ларисе, тоже нашей однокласснице, она жила неподалеку с мужем и трехлетним сыном. У нее было несколько фотографий Жердяевки, я давно собирался сделать с них ксерокопию, но все руки не доходили.
Наш приход Ларису обрадовал:
— Ой, мальчики! Какие вы молодцы! Проходите. А я сижу одна, Миша повез Витю к бабушке в деревню, мы собираемся в Грецию махнуть. Ну еще куда-нибудь заглянем.
Лариса говорила так обыденно, словно собиралась из Жердяевки в райцентр. И это понятно, муж Михаил — он старше ее на десять лет — успешный предприниматель, как раньше говорили, лесопромышленник.
— Что будете, вино, водку, виски, текилу? У Миши богатый ассортимент. Сам пьет мало, для гостей держит.
Мы выбрали текилу. Хорошее пойло. Разговор за столом шел, конечно, о Жердяевке, об односельчанах — кто, где. Что ни говори, а место, где родился и прожил детство, на всю жизнь остается самым дорогим.
Когда перешли к кофе, Валера спросил про фотографию и уединился на диване с альбомом. Мы с Ларисой остались сидеть за столом.
— Как твои дела, Андрюша? — Лариса положила ладонь на мою руку.
— По-прежнему растет, — не задержался я с ответом.
Лариса отдернула руку, слегка покраснела и, легонько стукнув меня кулачком в плечо, прошептала:
— Какой же ты бессовестный, — и отвернулась, чтоб я не заметил, как она улыбается.
Мы закончили тогда четвертый класс и осенью должны были ехать учиться в соседнее село и жить там в интернате. У нас в деревне была четырехлетка. А пока мы наслаждались коротким сибирским летом, проводя большую часть времени на берегу Лены. Но однажды, хоть и стояла жара, мы не пошли купаться, Валерка тайно утащил у брата журнал — одни цветные картинки и люди только голые. Собравшись дома у Ларисы, мы начали смотреть. Поглядели, и Валерка побежал домой положить на место журнал, пока брат не заметил пропажу. Мы остались с Ларисой вдвоем, слегка смущенные увиденным. Но все же я задал интересующий вопрос:
