Кира держалась и с мамой. Ни про пляски Кати вокруг Эрика, ни про то, что та копалась в чужих личных вещах и сплетничала. Молча выслушала и повесила трубку.
Тетя Фая, мамина родная сестра, своими нравоучениями застала Киру уже в машине по дороге в офис. Пришлось ставить телефон на громкую связь и изредка обозначать свое присутствие междометиями вроде «угу».
Когда рабочий день стал напоминать сказку Чуковского и промежутки между тюленем и оленем значительно сократились, Кира отключила телефон, вытащила аккумулятор и для верности засунула гаджет в самый дальний угол самого нижнего ящика. Совесть, правда, все еще зудела, но хотя бы родня перестала.
Это мероприятие не спасло Киру от новой сплетни, которую принесла к обеду Липкина. Со страшно таинственным видом Ольга дождалась ухода Локоткова, подперла дверь стулом и сообщила, что руководство компании узнало про стендап.
– Кто-то видел тебя на выступлении в клубе. И они узнали, что ты будешь сниматься для телепроекта, – Ольга источала такое неконтролируемое любопытство, что ей только ведерка попкорна не хватало. – Ну, что ты с этим будешь делать?
– Понятия не имею.
– Я вот только не знаю: они тебя повысили, чтобы не дать заниматься стендапом, или надеются, что ты будешь их рекламировать?
– Они же не идиоты, – не очень уверенно протянула Кира, покосившись на дверь Локоткова.
Опасения неприятным холодком лезли под кожу. Шеф вполне мог подгадить и нарочно подсунуть ей новые обязанности, чтобы загубить карьеру комика. Такие, как он, ненавидели чужой успех. Впрочем, если бы Локотков задумал нечто подобное, вид у него был бы скорее злорадный, чем любезный. А раз уж в деле замешано высокое руководство, то вряд ли мотивы такие мелочные. Скорее наоборот, рассчитывают, что она ненароком упомянет новое кассовое ПО в эфире. Или хотя бы не станет песочить своими шутками щедрого работодателя.
И снова источники вдохновения иссякли. Стало быть, про работу – нельзя. Про семью… Если Кира будет продолжать попирать скрепы в том же духе, ей придется все же закопать сим-карту и переехать. Что ж, да здравствует феминизм.
Вернувшись домой, Кира первым делом написала Катиной подруге, чтобы уточнить: дитя не пропадет. Действительно, малую приютила однокурсница. Кира, конечно, была принципиальной, но не злой, и не позволила бы племяннице ночевать на вокзале.
Успокоив совесть, Кира взялась за монолог для телепроекта. Спасибо Эрику, после общения с ним колких и язвительных наблюдений было в избытке. Давно шутки не давались ей так легко, пару раз она даже сама смеялась над собственной писаниной.
И пусть до первого отбора оставалось еще несколько дней, на съемках интервью Кира уже чувствовала себя спокойнее.
Небольшое помещение, где снимали персональный ролик про каждого участника, делилось на две зоны невидимой стеной. С одной стороны – стилизованный под кирпич фон, уютное черное кресло и пустота. Напротив – нагромождение техники и людей. Провода, яркий свет, команды, гримеры. Нервозность стендаперов и конвейерное безразличие съемочной группы.
Девушка с широкой кистью и наушниками безразлично обмахивала пудрой лицо всем, кто попадался ей под руку. Наверное, в советские годы она бы нашла себя за фрезерным станком.
Кира смотрела, как рассказывают о себе другие, и с ужасом понимала, что ей нечего предложить публике. Запоминала ключевые вещи: «иду, чтобы получить опыт», «хочу показать свое видение мира» и прочие банальности. И уже думала, что как-нибудь прорвется. Уж не оригинальностью, так хотя бы поставленной речью.
Однако когда ее саму усадили в кресло, ей стало страшнее, чем в первый раз на приеме у Тагировны. И пусть здесь подпорок для ног и унизительного судна не было, скептический взгляд оператора пугал похлеще железного расширителя.
– Расслабьтесь, девушка, – холодно произнес парень с выбритыми висками.
Да-да, что-то в этом духе и говорят гинекологи.
– Меня зовут Кира Скворцова, мне тридцать два года, и я – программист.
– Зачем вы пришли на проект?
Она взглянула на его раздраженно-снисходительное выражение лица, и в памяти всплыл Эрик. С его вечной наглостью, зазнайством и гадкой самоуверенностью. И ответ появился сам собой.
– Я занимаюсь комедией достаточно давно. КВН, потом стендап… И я не понимаю, почему в этом жанре так мало женщин. Возможно, у мужчин просто больше свободного времени… Но серьезно, мужские впечатления от жизни сводятся к политике, футболу и сексу. И если последнего мало, то все шутки – ниже пояса. Если много – то про женскую глупость. А мы тоже знаем, что такое ирония. Я не феминистка, я просто хочу, чтобы нас услышали.
Судя по тому, как изменился взгляд режиссера, Кира сказала то, что нужно. И, дав «пять» следующему, гордо удалилась со съемочной площадки.
Радость от интервью длилась недолго. Потому что, испытывая мощнейшее чувство дежавю, у своего подъезда Кира встретила Эрика. И снова прыгающего от холода, и снова в тоненьком замшевом пиджачке.
– Сразу видно, что твоя бабушка – в Ереване, – усмехнулась Кира, вытаскивая с заднего сиденья пакет с гамбургером: ужин женщины-холостяка. – Иначе ты был бы в шерстяном свитере и шапке на завязках.
– Если у меня будет менингит, это твоя вина. Так и пишите на моем надгробии, – Саакян с трудом шевелил посиневшими губами. – Где тебя носит уже два дня?
– Предоставь мне адвоката.
– А с телефоном что?
– Спрятала. Через неделю, когда моя родня поймет, что Катя не спит на картонке у теплотрассы, снова достану.
– Значит, все-таки выгнала…
– Еще слово и!..
– Понял, понял. Но я ведь волновался! В клубе тебя уже сто лет не было, на звонки не отвечаешь, на почту и домашний тоже. Как мне выходить с тобой на связь?!
– Давай так, – Кира прижала магнитный ключ к домофону. – Если в окне стоит горшок с цветами, со мной все в порядке.
– Это не смешно. Вот, я купил тебе телефон, – он вытащил из внутреннего кармана аппарат. – Извини, что распакован… Но я вставил симку и на быстрый набор вбил свой номер.
– Саакян, – она прошла в теплое нутро подъезда, лелея слабую надежду, что Эрик растворится, как мираж, или останется на улице. – Я еще даже не знаю, беременна или нет, а ты уже боишься опоздать в роддом. Розовый? Серьезно? А такого же, но со стразами не было?
– Какой был. Там есть камера хорошая…
– Нет, ты больной человек, – она вошла в лифт и зажмурилась.
Но Саакян не исчез, а наоборот, шагнул следом и даже нажал на кнопку.
– Я просто за тебя волновался. Посмотри на себя! И питаешься не пойми чем.
– А если я все-таки не беременна? – упрямо твердила она. – Отберешь телефон и выставишь счет за морскую капусту? Или что ты там хочешь, чтобы я ела?
