– Мне нет смысла брать в проект такую же, как я. Во-первых, мы будем пересекаться. Во-вторых, начнутся разговоры про то, что Ксения Расулова пропихивает своих. Засилье феминисток и прочая чушь. Сама понимаешь, проигравшие никогда не винят в провале себя. Ищут причины, обвиняют других… Мне не нужна эта грязь. То есть она будет так или иначе, это телевидение. Но чем меньше – тем лучше.
– Мне убрать монолог про гинекологию? – Кира с трудом сохраняла внешнюю невозмутимость.
– Оставь, – отмахнулась Расулова. – Он неплох. Тебе не хватает плотности шуток. Концентрации. И иногда какой-то остроты. Но он в любом случае пройдет в следующий этап. И я поставлю тебе в пару Тропинина. Он слабее и все равно вылетел бы. Но подумай, пожалуйста, что брать для следующего раза.
Разговор с наставницей выбил Киру из колеи. Глупо, наверное, сохранять наивность до тридцати. С ней, как и с невинностью, лучше вовремя расстаться, чтобы никто не считал тебя анахронизмом. И все же Кира до последнего верила, что все будет по-честному. Так, как выглядит со стороны. И вроде не к чему придраться: Ксения просто дала дружеский совет. Но ощущение осталось как после разговора с гопником. Мол, это наша территория, еще раз сунешься – домой пойдешь на одной ноге.
Интересно, за каждой историей славы стоит компромисс с совестью? Спасибо, что сейчас не те времена, когда надо выходить на сцену с портретом вождя на груди и шутить над тупостью прогнивших капиталистов. Но сколько можно продержаться на шутках про работу? Даже если добавить Интернет, геймеров и виртуальных извращенцев, это монолога три или четыре максимум. А дальше что? Самоповторы? Пенсия?
На следующий же день Кира поделилась своими опасениями с Ольгой. Стоило Локоткову прошествовать на обеденный перерыв, как Липкина, подперев дверь офисной кухоньки стулом, приступила к допросу. Ее, правда, больше интересовали медицинские подробности и отчет о новом докторе, но Кира мастерски перевела разговор на стендап.
– Я не знаю, как долго смогу выжимать шутки про программистов, – посетовала она.
– Тебе же не было велено говорить только о работе! – Ольга пребывала в привычно воодушевленном состоянии. – Куча тем! Главное – не про женщин. Не больно-то и хотелось, между прочим. Я, наоборот, удивляюсь, как это не надоедает Расуловой. Я погуглила ее выступления – одно и то же! Да, все мужики – козлы. Да, прогибаться под них – глупо. Но сколько можно! Я с первого раза все понимаю! Мне вообще кажется, что они там все застряли в одном амплуа.
– Может, это не их вина, – пожала плечами Кира. – Может, им всем задают тему… А потом, правильно говорят, что шутить надо про свою жизнь. Иначе это никому не интересно. Не цепляет.
– А у тебя сейчас интересный опыт с гинекологией… Почему бы и не пошутить. Кстати, что там говорит врач? – Ольге плохо удавалось скрыть любопытство.
– Все нормально, – увернулась Кира. – Лечимся.
– А донор? Что с донором?
– Решаю вопрос…
– Ты там аккуратнее решай! Ты у нас теперь звезда, в центре внимания. У нас в бухгалтерии за тебя все болеют. Еще первый эфир не вышел, а у тебя уже куча фанатов! Скоро будут брать автографы, фоткаться… – Липкина мечтательно прикрыла глаза. – Вот это жизнь! Так что уж давай, не облажайся с донором.
Вместо ответа Кира откусила большой кусок бутерброда и принялась сосредоточенно его жевать. Дольше, чем это было необходимо. И ведь не объяснишь, что с донором все решено. Да теперь это уже и не донор, а… Как называют человека, с которым заводят ребенка? Друг, любовник? Партнер? А может, поступить, как Эрик? И преподнести семье и заодно Ольге красивую историю любви? Чтобы никто потом не посмел заикнуться о нежеланном случайном ребенке? Да и на вопросы о неблагополучной наследственности было бы в кого ткнуть пальцем. Ведь если Саакян собрался быть образцовым папашей, то его присутствие в ее жизни будет сложно скрыть.
Но Кира взглянула на лисью мордашку Липкиной. Не, не вариант. Не сейчас. По старой физтеховской привычке Скворцова рассчитала примерное количество вопросов, которые обрушит на нее подруга. И поняла, что для такого разговора слишком трезва.
Впервые в жизни она обрадовалась, завидев за стеклянной дверью бесформенный силуэт Локоткова. Его появление дало ей вожделенную отсрочку. Возможность скрыться на рабочем месте от расспросов и спокойно ваять коды, оставив личные тайны при себе. Если уж совсем начистоту, шеф даже перестал раздражать Киру. Она поначалу относилась к повышению скептично и настороженно, как дикий зверь, которого хотят покормить с ладони. Но пошла уже вторая неделя в новой должности, а подвоха так и не последовало. Кира расслабилась. Но, как выяснилось, зря.
Не прошло и двух дней с того момента, как она перестала подозрительно вглядываться в лицо Локоткова, и он сам возник на горизонте. Точнее, отправил сообщение на почту. Людей ведь делают начальниками не для того, чтобы они передвигались по офису пешком.
В кабинете Киру уже ждали. И не только шеф, но и двое из высокого начальства. Она видела их пару раз на крупных корпоративах, знала, что в их сторону лучше даже не дышать, и на этом все. Ни имен, ни фамилий. Мужчина и женщина с весьма условными признаками пола. Безупречные костюмы, лица, будто отштампованные на фабрике роботов. И тяжелый свинцовый взгляд.
Кира чувствовала себя как призывник перед медкомиссией. И ей страшно хотелось надуть в штаны, чтобы признали негодной.
– Проходите, – сказала женщина с короткой армейской стрижкой.
Для пущего эффекта могла бы добавить: «Шнелле, шнелле! Арбайтен!»
– Садитесь, – мужчина указал на пустой стул в центре кабинета.
Кира осторожно села, надеясь, что сию же секунду вокруг ее запястий не сомкнутся наручники. Молчал даже Локотков. Его начальственный гонор куда-то исчез, вместо этого в рыбьих глазах читалось явственное желание принять спасительную позу эмбриона.
– Нам стало известно о вашем участии в юмористическом телепроекте, – вновь заговорила женщина, сложив ладони на столе.
– Все верно, – призналась Кира, хотя ее еще ни о чем не спросили.
Просто сейчас ей хотелось признаться в чем угодно, лишь бы это странная встреча закончилась.
– Видите ли, наша компания дает сотрудникам возможность личностного роста. И мы не запрещаем подобную деятельность, если она не мешает производительности труда. Она ведь не мешает, Александр Сергеевич? – Офисная генеральша нарочито артикулировала каждое слово.
То ли работала на прослушку, то ли готовилась давать показания для протокола.
– Конечно-конечно, – суетливо затряс желейными подбородками Локотков.
– Напротив, мы заинтересованы, чтобы наши разработчики вели разносторонний и творческий образ жизни, – вмешался мужчина.
Весь его вид просто-таки кричал о том, что он в лучшем случае может нарисовать картину под названием «Пятьдесят семь целых и две десятых оттенков серого». Больше его с творчеством не связывало вообще ничего.
