Самое красноречивое описание процесса, который позднее стал известен как сухой синтез киновари, было сделано в XII веке монахом-бенедиктинцем Теофилом
[338]. Согласно его рецепту, смесь из одной части молотой серы и двух частей ртути необходимо поместить в сосуд, который надо тщательно закупорить:
Затем опусти [сосуд] в раскаленные угли, и, как только он нагреется, ты услышишь изнутри хруст — это ртуть объединяется с пламенеющей серой.
При малейшей небрежности реакция могла пройти куда драматичней, чем предполагалось. Если сосуд был закупорен недостаточно плотно, то чрезвычайно ядовитые пары ртути могли вырваться наружу. Это было настолько опасно, что в 1294 году в Венеции синтез киновари был запрещен
[339].
Некогда киноварь была такой же дорогой, как золото
[340]. Она владычествовала неоспоримо в палитрах средневековых художников — других красных красок они и знать не хотели. Перед ней благоговели, и ее использовали наравне с сусальным золотом и ультрамарином для выписывания буквиц в манускриптах и в станковой живописи темперными красками
[341]. Написанные с использованием этих красок картины фиксировали кроющим лаком из тошнотворной смеси яичного белка и ушной серы
[342].
Но эта королева красной палитры была слишком прибыльна, чтобы рецепт ее производства долго оставался тайной. Производить киноварь хотели все. В 1760 году из Амстердама, в XVII–XVIII веках главного поставщика киновари, полученной путем сухого синтеза, экспортировали в Англию почти 32 тыс. фунтов этого красителя
[343]. А открытие «мокрого синтеза» киновари немецким химиком Готфридом Шульцем в 1687 году способствовало еще большему ее распространению. Уже в XV веке художники начали использовать киноварь более чем расточительно — Леонардо да Винчи порой грунтовал ею свои холсты
[344]. Распространение же масляных красок в Европе после XV века сослужило киновари дурную службу: в маслах она была слишком прозрачна, поэтому ее стали все чаще применять либо в качестве подмалевка, по которому писали другими красными красками, либо в качестве лессировочного слоя…
Однако в темпере и в лаковых изделиях киноварь захватывает дух. Перед ней не могли устоять художники из самых разных уголков мира. На свитке «Преподнесенный в дань конь и конюх», принадлежащем кисти придворного художника династии Юань Чжао Юну, изображен мужчина в огненно-красном халате с воротником цвета индиго и странной остроконечной шляпе цвета ржавчины, ведущий под уздцы прекрасного серого в яблоках коня.
Несмотря на то что этот свиток был создан в 1347 году, яркая киноварь с халата молотом бьет по глазам. Тот же эффект три века спустя использовал Питер Пауль Рубенс на центральном панно триптиха «Снятие с креста» (1612–1614), хотя со временем киноварь использовали все меньше
[345]. В 1912 году, всего через несколько лет после обнаружения Виллы мистерий, Василий Кандинский писал, что такой красный цвет, как киноварь, как «постоянство острого чувства; он подобен равномерно пылающей страсти; это уверенная в себе сила, которую нелегко заглушить, но которую можно погасить синим, как раскаленное железо остужается водою»
[346].
Красная гонка (rosso corsa)
В сентябре 1907 года ладно сложенный мужчина с ярко выраженным вдовьим мысом
[347] на лбу и крупным носом сидел за столом в своем неоготическом замке на острове Гарда. С его возвращения домой прошел уже месяц, но следы солнечных ожогов еще не сошли. Он был по-прежнему слегка изможден и — хотя он знал, что показывать это не подобает, — весьма доволен собой. «Некоторые говорят, что наше путешествие доказало прежде всего одно, — писал в дневнике человек, известный на страницах светской хроники как герцог Счипионе Луиджи Маркантонио Франческо Родолфо Боргезе
[348], — а именно то, что доехать на автомобиле от Пекина до Парижа невозможно»
[349]. Он, конечно, шутил, поскольку сделал именно это.
Вся эта история началась несколькими месяцами раньше, когда французская газета Le Matin на первой странице номера от 31 января 1907 года бросила вызов всем: «Решится ли кто-нибудь отправиться этим летом на автомобиле от Пекина до Парижа?»
[350] Герцог Боргезе, уже путешествовавший по Персии и слывший завзятым авантюристом, немедленно откликнулся на приглашение вместе с четырьмя другими претендентами — тремя французскими командами и одной из Нидерландов. Единственным призом победителю был ящик шампанского марки Mumm — и общенациональная слава. Разумеется, Боргезе, гордый итальянский аристократ, пожелал ехать на машине, сделанной в своей стране. Автомобильная технология находилась еще в начале своего пути — самой первой машине едва исполнился двадцать один год, — и выбор был небогат. Боргезе остановился на «тяжелой, но мощной» модели 40-HP Itala из Турина, окрашенной в пронзительный кричаще-красный цвет
[351].
