Альберт Генри Манселл, американский художник и преподаватель, работал над трехмерной универсальной цветовой картой-энциклопедией с 1880-х; к первому десятилетию XX века его система была уже полностью функциональной и с тех пор — с небольшими изменениями — широко используется
[688]. А. Майерс и М. Р. Пол в 1930 году в Нью-Йорке издали свой «Словарь цветов». Они опирались на работу Манселла, но включили в свое издание и общие, разговорные названия цветов, взяв за образец структуру оригинального «Словаря английского языка» Сэмюэла Джонсона
[689]. Издание Майерса и Пола включало страницы с цветными плашками, объемный указатель и краткие информационные статьи по многим распространенным цветам.
Все составители прекрасно понимали сложность стоявшей перед ними задачи. Цвета очень сложно классифицировать раз и навсегда — со временем они могут менять имена; оттенки, ассоциирующиеся с тем или иными цветом (или названием), могут сильно отличаться от страны к стране и от эпохи к эпохе. ВСС понадобилось 18 месяцев на то, чтобы номинировать все цвета и привязать их к образцам. Майерс и Пол трудились над той же задачей годами
[690]. Один из оттенков поставил в тупик оба коллектива методологов. Он назывался taupe. Вообще-то это французское слово, его значение — «крот». При этом, по общему мнению, кротовый мех имел «темно-серый цвет с холодным оттенком», а точной расцветки taupe не знал никто, при том что все в общем были согласны с тем, что в целом этот цвет гораздо более коричневый, чем тот, на который имел право крот
[691].
Методологи из ВСС предположили, что источником путаницы послужило невежество англоговорящих, не понимающих, что taupe и крот (по-английски — mole) — два разных слова, обозначающих одно и то же понятие. Майерс и Пол же подошли к проблеме более скрупулезно. Они организовали экспедицию по зоологическим музеям США и Франции, чтобы исследовать всех иностранных представителей семейства Talpa (кротовые), чтобы определить, существует ли логически обоснованная причина для того, чтобы использовать оба этих слова. «Их цвет, безусловно, варьируется, — заключили они, — но то, что, как правило, понимается под термином taupe, представляет собой значительное отклонение от любого цвета, которым может обладать mole». Таким образом, цветовой образец, включенный ими в книгу, был «корректным отображением усредненного фактического цвета французского крота»
[692].
Несмотря на усилия по возвращению этого цвета к чему-то напоминающему расцветку животного, давшего ему название, «кротовый» с тех самых пор продолжает издеваться над методологами. Его очень любят представители индустрии красоты и организаторы свадеб. Если бы эти бестрепетные колористы выучили уроки Сэмюэла Джонсона как следует, они наверное, оставили бы эту бесплодную кротовую охоту. Доводя до совершенства справочные статьи для своего словаря в 1755 году, он оставался в достаточной мере реалистом, чтобы понимать тщетность своих усилий. Одно горькое размышление из его предисловия к словарю можно с тем же успехом применить к цветам: «Звуки слишком изменчивы и неуловимы, чтобы подвергать их законодательным ограничениям; заковать в цепи слоги или высечь ветер — обе эти задачи есть проявления гордыни».
Черный
О чем вы думаете, когда видите черный цвет? Хотя вернее было бы спрашивать, о чем вы не думаете в этот момент. Немногие цвета могут похвастаться такой же экпансивностью и емкостью, как черный. Взгляните в черноту обсидианового зеркала (см. здесь), некогда принадлежавшего Доктору Ди
[693], — вы никогда не будете знать заранее, кто посмотрит на вас из его глубины. Черный — цвет моды и траура одновременно, он символизировал все — от плодородия до научных знаний и благочестия. В общем, с черным все сложно.
В 1946 году в парижской галерее современного искусста «Галери Маг», расположенной на рю де Бак на левом берегу Сены, открылась выставка под названием «Черный — это цвет». Это заявление шокировало: оно утверждало ровно противоположное тому, чему обучали в школах живописи
[694]. «Природа знает только цвета, — как-то объявил Ренуар. — Белый и черный цветами не являются»
[695]. В каком-то смысле это верно. Подобно белому, черный — это манифестация света, точнее, его отсутствие. Абсолютно черный цвет не отражает никакого света вообще, как и абсолютно белый, отражающий все длины световых волн в равной степени. На эмоциональном уровне это не мешает нам воспринимать оттенки черного как «полноправные» цвета; на практическом — обнаружить или создать черный цвет, поглощающий весь свет, пока не удавалось никому. Vantablack
[696], британская нанотехнология нанотрубок, позволила в 2014 году создать вещество, которое поглощает 99,945 % видимого спектра, что делает его самым черным из существующих. Оно выглядит настолько темным, что обманывает глаза и мозг, — при взгляде на него человек не в состоянии различить глубину и текстуру материала, он видит лишь «ничто», «черную дыру» в пространстве.
Черный цвет несет флер смерти с незапамятных времен, притягивая и отталкивая людей одновременно. Большинство богов, связанных со смертью и загробным миром, такие как египетский шакалоголовый Анубис, христианский дьявол или индуистская богина Кали, имеют черный цвет кожи; кроме того, черный — это цвет колдовства.
Черный часто ассоциируется с финалом, но присутствует и при начале вещей. Древним египтянам этот цвет напоминал о богатом иле, каждый год остававшемся после разливов Нила и делающем землю плодородной. Созидательный потенциал черного мы находим и в первых строках книги Бытия — ведь Господь создал свет именно из тьмы. Кусок художественного угля (см. здесь) — прекрасный символ начала. Контур — обычно черный — был изобретен примерно 30 тыс. лет назад. Это, конечно, может быть non plus ultra
[697] примером артистического трюка, но для художников подобное никогда не имело значения, а черная линия — все равно остается краеугольным камнем искусства. Уголь был под рукой, когда доисторические мужчины и женщины впервые пришли к мысли о том, чтобы самовыражаться, оставляя следы и отметины на окружающем мире, и с тех пор использование угля отмечало начало практически каждого художественного предприятия
[698]. Спустя примерно 12 600 лет после того, как на стенах пещеры Альтамира появились первые отметины палеолитического угля, нанесенные пальцами и подушечками из мягкой кожи, да Винчи восхищался возможностями тонких угольных грифелей. Одним из таких он воспользовался, делая набросок в мягкой манере сфумато
[699] — от fumo, дым — образа, которому предстояло стать загадочным и выразительным полотном «Святая Анна с мадонной и младенцем Христом» (1503–1519), ныне экспонирующимся в Лувре.
