На обратной дороге в город отец выглядел необычно грустным. Мне кажется, он сильно переживал из-за чего-то, чем он не мог поделиться с матерью. Я жалею, что не спросила его о причине. В прошлом году он умер.
После этой длительной поездки магия жизни преуспевающих ньюйоркцев перестала на меня действовать, и я по-новому оценила город за его достоинства – равнодушный, ритмичный пульс жизни и бесчисленные возможности для новых направлений в поиске себя.
Было приятно услышать от Алана и Дженнифер, родителей Брайана, что я была первой его девушкой, которую они пригласили в летний дом в Хэмптон-Бэйс. Но они моментально испортили дело, объяснив, что желали знакомиться только с теми девушками, с которыми у Брайана были самые серьезные намерения, словно менее серьезные для них не существовали. Алан и Дженнифер часто упоминали свой летний дом, оставляя сообщения на автоответчике Брайана, чем навели меня на мысль, что они выросли в бедности. На самом деле это было не так. Дженнифер выросла в семье двух агентов по недвижимости из Гарден-сити, работавших вместе. Алан был сыном еврейского портного с нижнего Истсайда, который умел экономить деньги и выведывать секреты, не отрываясь от снятия мерок длины шагового шва. Брайан рассказывал, что познания деда о личной жизни его клиентов помогли устроить Алана в частную школу, где евреев не жаловали. Когда отец Алана умер, немногие пережившие его клиенты на Парк-авеню вздохнули с облегчением.
У Брайана есть младшая сестра – Марта. Мы встретились однажды на концерте на Ирвинг-плаза. Возможно, оттого, что она была нехороша собой, Марта стала относиться к жизни с иронией и превратила свое тело в полотно для коллекции странных татуировок, одна из которых изображала артишок.
Мама Брайана, Дженнифер, когда-то была писаной красавицей. На фотографиях, развешанных в гостиной их летнего дома в Хэмптон-Бэйс, она всегда выглядит на вершине блаженства – ее рот накрашен и раскрыт, словно роза, распускающая лепестки.
В тот вечер, когда мы с Брайаном добрались до Хэмптон-Бэйс, мы целовались в машине, прежде чем зайти в дом. Так у нас завелось. Мы всегда целуемся. Брайан внезапно отпрянул, когда увидел, что весь дом погружен в темноту.
«Что-то не так, – сказал Брайан. – В доме не горит ни одно окно». Я почувствовала неладное.
Глаза Дженнифер опухли так сильно, что мне было неловко смотреть на нее. Я тихо спросила Брайана, хочет ли он, чтобы я ее осмотрела. Он ответил, что ее глаза всегда опухают, когда она расстроена, но чтобы так сильно, он еще не видел.
Алан, муж Дженнифер, ушел от нее в тот день, незадолго до нашего приезда. Он вернулся после своего теннисного матча и стал собирать чемодан. За ним заехала женщина на кабриолете. Она ждала его в конце аллеи, не выключая мотора. Он объявил, что не вернется. Он сказал, что Кен, их адвокат, уладит все детали. Дженнифер погналась за машиной и бросила в них туфлями. Потом она вернулась домой. Они были женаты тридцать четыре года. Они поженились в год моего рождения.
Отцу Брайана было пятьдесят семь, когда он ушел от Дженнифер. Отец Алана, еврейский портной, умер в пятьдесят семь от сердечного приступа. Для психоаналитика это был классический случай, но я ничего не сказала Брайану – даже самые разумные люди теряют рассудок, когда речь заходит о родителях.
Я снова спросила Брайана, хочет ли он, чтобы я осмотрела его мать, но он ответил отказом – у них был близкий друг семьи, доктор Феликсон, которому мать доверяла и который оказался в своем летнем доме в Саутхэмптоне. Я не смогла скрыть разочарования. «Давай сначала доживем этот день до конца, – сказал он. – Тебе все равно стоит встретиться с этим доктором – еще в семидесятых он написал книгу по педиатрии или что-то в этом роде».
«Да ладно», – ответила я.
Пока я ждала доктора в темноте на улице, Брайан вынес его книгу, «Молчание после детства». Странное название. Я пообещала ее прочитать. Потом он сказал мне, что знал об измене отца. Оказывается, Алан признался ему за ужином несколько месяцев назад. Дженнифер была у родных во Флориде. Брайан думал, что я буду сердиться, что он не рассказал мне раньше. Но это было не так.
«Какой мужчина откажется от возможности прожить вторую жизнь?» – пытался оправдаться перед Брайаном отец. Молчание сына он принял за неохотное одобрение, но на самом деле Брайан был разочарован. Ему пришлось признать трусость отца. Брак отца с матерью никогда не был идеальным, но он не разрывал его. По мнению Брайана, если бы его отец не был таким трусом, он разбил бы сердце Дженнифер еще тридцать лет назад, вместо того чтобы причинить ей боль и унизить теперь, после трех потерянных десятилетий.
«Но тогда не родилась бы Марта», – сказала я. Брайан замолчал. Мне показалось, что он рассердился, но он ответил, что, несмотря на рождение сестры, его отец разбил жизнь матери.
«Но ведь Дженнифер позволила ему это сделать», – добавила я.
Брайан кивнул. Мне кажется, он был благодарен мне за прямоту, но все же мне не стоило этого говорить в тот момент.
Доктор приехал на старом пикапе-универсале. На крыше был привязан каяк. Он вылез из машины и помахал рукой. Затем он открыл багажник, чтобы достать свой саквояж.
Он был высоким, стройным мужчиной, который сошел бы за фермера девятнадцатого века со Среднего Запада. Его непослушные седые волосы и странная раскачивающаяся походка придавали ему вид человека в подпитии. Он родился и вырос в Стокгольме. Переехал в Нью-Йорк в семидесятых годах. Он был холост.
«Брайан, мой мальчик, мне жаль, что нам приходится видеться при таких обстоятельствах, но вместе мы обязательно всё уладим», – сказал доктор Феликсон вполголоса. Он подошел ко мне и положил руку мне на плечо. Потом он спросил: «Какое временное помешательство заставило вас взять в руки эту книгу?»
Прежде чем переступить порог, он обернулся: «Брайан рассказывал, что вы оба побывали в Стокгольме, да?»
«Да, – ответила я. – Было очень красиво, но снега мы так и не дождались».
«Времена меняются, должно быть», – сказал он.
Мне припомнилась одна ночь, может быть, наше третье свидание. Мы с Брайаном в кровати. Комната прописана лунным светом. Улица за окном погрузилась в тишину. Идет снег, но мы об этом не знаем.
Брайан рассказывает, как они с сестрой дрожали от страха, слушая разборки родителей. «Они клекотали, как птицы», – сказал он.
Брайан добавил, что никогда не женится. Я промолчала. Годы юношеских ночных разговоров сложили в моей голове образ безупречного свадебного дня. Но, по правде говоря, я уже много лет не думала о замужестве.
Брайан почувствовал мое смятение. Он нащупал мою руку под одеялом. Я разрешила ему ее взять. Он не был трусом – может быть, это стоило тысячи безупречных свадебных дней.
Для Брайана свадебный союз давал одной стороне право вести себя невыносимо без страха быть покинутой, поскольку развод находился в ведении государства. Он говорил, что во многих известных ему парах либо муж, либо жена дожидались свадьбы, чтобы вывесить свое грязное белье. Он считал женитьбу устаревшим институтом, таким как обрезание у неевреев.
