Уолтер мысленно объявил свою девственность духовной и решил, что он уже потерял ее с той, которой он до сих пор не был представлен. Физический акт, если ему суждено случиться, будет лишь слепым и неловким подтверждением того, что смертность человека знаменуется разделением души и духа через плоть.
Уолтер задумался, на что еще он может оказаться способен – какие чувства, таланты или прегрешения могут внезапно открыться в нем при определенных обстоятельствах.
Он вспомнил, как ребенком проводил утренние часы в поле за трейлером, наблюдая, как грозовые тучи плывут внизу над долиной. Как он не отрывал глаз от неба, пока стрела молнии не вонзится в землю; сильный ветер, рвущий деревья с размокших берегов, ранний утренний снегопад, словно разорванные в небесах подушки. Уолтер внезапно почувствовал, что все эти вещи составляли часть самой его сути. Что всю его жизнь места, где он рос, были его отражением, формой автопортрета.
И следуя за мыслями в своей голове, которые сбивали воспоминания в понимание, словно молоко в масло, Уолтер подумал об Адаме и Еве, неизбежном падении – во рту запретное яблоко, по губам стекает его сладкий сок; осознание того, что жизнь – скоротечный блеск игры противоположностей, что существование человека есть результат конфликта между физическими и духовными силами, заточенными в смертном сосуде.
Перемены в собственном поведении наполнились для Уолтера новым смыслом.
Если ему удавалось ее увидеть, на другой день он отправлялся в длинные поездки по дорогам, по которым в его воображении она могла гулять. Он мечтал остановиться и предложить ее подвезти.
Уолтер мог ехать милю за милей, покуда хватало полного бака его мотоцикла – сквозь ветер и проливной дождь, который хлестал его по лицу. Потом, в сумерках, он находил заправку и наполнял бак под полным подозрения взглядом кассира из ярко освещенного киоска, где продавались картофельные чипсы, шоколад, вермишель быстрого приготовления, журналы (скабрезные на верхней полке), поздравительные открытки, карты и кровяные колбаски.
Главной опасностью для маленького мотоцикла на проселочных дорогах Ирландии была живность – в особенность овцы, которые, приметив Уолтера на тарахтящем мотоцикле, бросались на дорогу.
Вечер сгустился в ночь. Уолтер дрожал от холода. Дождь перестал, но его одежда промокла насквозь. Он начал замерзать на своем посту у окна.
Когда она смеялась над чем-то в телевизоре, он смеялся вместе с ней. В какой-то момент она повернулась и глянула сквозь стекло, не заметив лица юноши в оконной раме – незаконченной картине с Уолтером.
Книги, прочитанные им, оказались не правы – человек любит не сердцем, а всем своим телом. Каждая его часть оказалась охваченной чувством – он ощущал ее в своих ногах, в кончиках пальцев, представлял вес ее плечей на плечах своих, ее голову – на его голой белой груди. Уолтер знал, что для нее он не пожалеет и жизни. Ему припомнились старые песни, что он когда-то слышал, старинные – времен лошадей, свечей и огромных кусков мяса, шипящих на огне костра. Эти песни были написаны для ушедших в море – высокие сладкозвучные голоса девушек, просящие Господа помочь их возлюбленным вернуться домой. Уолтер представил себя одним из таких мужчин, которого песня привела из замерзшего леса к ее коттеджу – его лошадь бредет по болоту, его руки покрыты волдырями от мокрых поводьев, дыхание на морозе вырывается белым огнем.
Уолтер упал на колени и закашлялся в мокрую траву под ногами. Потом он прислонился к стене, зная, что на другой ее стороне сидит его вечная любовь. Даже не видя ее, он осязал ее тело на стуле. Ему захотелось прикоснуться к себе так, как преподобный отец МакКарти запретил делать юношам в приходе, – и он нарушил бы запрет, если бы не чувство, что этим он осквернит чистоту своей любви к ней.
Он представил себе, как колебания ее голоса касаются его тела, и впился пальцами в землю. Дрожь напряжения пробежала по его телу. Рот широко раскрылся. Но в следующий момент он отпрянул, напуганный увиденной в нескольких ярдах фигурой.
«Святая Мария Богородица!»
«Что ты здесь делаешь», – спросил тихий дрожащий голосок. Он принадлежал маленькой девочке. Младшей сестре, в плаще и оранжевых резиновых сапогах не по размеру. В руке она зажала, головой вниз, пластмассовую куклу без волос.
«У тебя что, нет телевизора дома?» – спросила она.
«Что? Телевизора?»
«Это твой мотоцикл под деревом?»
«Мой что?»
Она повернулась и показала пальцем.
«А, мой мотоцикл – да, он мой».
«Ты не можешь нас покатать?» – спросила она.
«Нас? – спросил Уолтер, затаив дыхание. – Нас?»
Девочка подняла свою куклу.
«Ай, – сказал Уолтер. – Я приглашаю тебя и твою куколку на прогулку».
Глаза девочки расширились от восторга. Она что-то прошептала кукле на ухо.
«Но сначала ты должна мне кое-что рассказать», – добавил Уолтер тихо.
«Хорошо».
«У твоей сестры есть парень в Канаде?»
Девочка снова посмотрела на мотоцикл.
«Эти яйца для нас?»
«Может быть, но сначала ты должна сказать мне, есть ли у твоей сестры парень?»
«Парень?»
«Какой-нибудь ужасный зануда, безуспешно пытавшийся понравиться твоей сестре, даже не подозревая, что он будет недостоин ее даже в самом его чудесном сне. Ты не заметила никого, кто подпадает под это описание?»
«Никого», – сказала она, до конца не уверенная в правильности ответа. Потом голосом, который можно было услышать в доме, она спросила: «Ты влюбился в мою сестру и поэтому принес нам корзину яиц?»
Уолтер на секунду смутился.
«Все не так просто, знаешь, – ты еще слишком мала, чтобы это понять».
«Ты собираешься на ней жениться?»
«Ты это всерьез?» – переспросил Уолтер.
Девочка кивнула.
«Ты думаешь, я ей понравлюсь?»
Она кивнула еще сильнее. «Я думаю, что да».
«Прекрасно для начала! – Уолтер не мог скрыть искренней радости. – Кстати, меня зовут Уолтер».
«А меня – Джейн», – ответила девочка со смущением, свойственным всем детям в разговорах со старшими.
Уолтеру было все равно, что он разговаривал с девочкой восьми или девяти лет. Сквозь холод осенней ночи он слышал, как церковные колокола отмеряли ноты перезвона по городкам и весям, словно семена в поле. Он представил себе серьезное лицо преподобного отца МакКарти, встречающего их у алтаря. Канадская сирота – в белом, словно лебединая королева, в глазах ее – ледники, отражающие его, церковь, прихожан, шелестящий дымок благовоний, головы старух в цветастых шляпах, поникшие, как вчерашние цветы. Он наденет свою мотоциклетную куртку и олимпийскую медаль дяди Ивана.
«Что мне делать, Джейн?»
