«На улице немного холодно», – ответила она.
«Так заходи в дом, – сказал Уолтер. – Еще, гляди, простуду подхватишь – не вылечат потом».
Он тут же пожалел о своих словах, вспомнив, что случилось с ее родителями пару месяцев назад.
«Мне очень жаль, что ты потеряла своих родителей».
Джейн усадила куклу на землю.
«Не переживай, Джейн – они на небесах, и когда ты проживешь свою долгую жизнь, заведешь своих детей, ты снова их увидишь, так что не переживай – они не умерли, они просто сейчас не с нами».
Джейн зашла в дом вместе с куклой.
Уолтер услышал скрип задвижки и предположил на секунду, что она расскажет все своему дяде – тогда его присутствие обнаружится и ему придется объяснять, чтó он здесь делает.
Он представил себе, как ее дядя выходит на крыльцо в черных сапогах. На его добром лице отражается презрение. Джейн показывает на сгорающий от стыда, вспотевший комок мальчишеских нервов в кустах под окном. А за ними и его возлюбленная – исполненная смущения и отвращения, изучающая его издали, с накинутыми на плечи, словно два сложенных черных крыла, концами шали.
Что ему останется сказать? К следующему воскресенью весь городок будет знать его как любителя подглядывать.
Но любовь нельзя объяснить, подумал про себя Уолтер, и с неунывающим тщеславием молодости он поверил в глубине своего юного сердца, что этих трех слов будет достаточно для защиты перед молвой.
«Любовь объяснить нельзя, – сказал он вслух. – Этим ее можно только убить».
Не осмеливаясь снова заглянуть в окно, Уолтер решил, что уйдет, но позволит себе вернуться. Он обронит одну из своих перчаток на крыльце, куда поставит корзину с яйцами – тогда ему придется за ней вернуться. Он уже вставал, когда снова скрипнул запор.
Его сердце каменным шаром скатилось в низ живота.
«Я одна», – прошептала Джейн. Она всучила Уолтеру чашку чуть теплого чая.
«Господи Иисусе, – сказал Уолтер, глотая чай большими глотками. – Ты просто звездочка, Джейн, но напугала ты меня чертовски сильно».
А в доме дядя Попси безуспешно пытался отыскать чай, который он оставил на столе в комнате минуту назад.
Когда Уолтер выпил чай, Джейн указала в ночную темноту за коттеджем.
«Теперь мы должны пойти к морю», – сказала она, и Уолтер заметил, что в одной из ее маленьких ручонок висели два красных ведерка, которыми дети строят замки на песке.
«К морю? Зачем, Джейн?» – спросил Уолтер.
«Затем», – ответила она. «Одну меня не отпускают».
«Но ты меня совсем не знаешь».
«Конечно, знаю», – решительно сказала Джейн.
Уолтер вздохнул: «Ты хочешь пойти туда прямо сейчас?»
Джейн кивнула.
«В темноте?»
Джейн снова кивнула. «Прямо сейчас и надо», – сказала она и махнула рукой на луну.
«А как же твой дядя?»
«Он смотрит телевизор с моей сестрой, – сказала Джейн. – Давай поедем на твоем мотоцикле».
«Нет».
«Пожалуйста!»
«Абсолютно исключено».
Джейн взглянула на него. Потом подняла свою куклу к лицу Уолтера, глаза в глаза.
«Пожалуйста, – сказала кукла, не разжимая рта, – не будь таким занудой».
«Господи, Джейн, – это будет слишком громко».
Джейн опустила взгляд. Ее нижняя губа выкатилась чуть вперед.
«Хорошо, хорошо, – сказал Уолтер. – Но если мы идем, то только пешком».
Джейн хлопнула в ладоши и прошептала что-то кукле на ухо.
«Ну давай, – сказал Уолтер. – Ты уверена, что оделась тепло?»
Но Джейн уже была на пять шагов впереди – ее маленькое тело дрожало от захлестывающего желания и перехватывающей дыхание скорби.
Их путешествие было непростым, ведь путь к морю был полон опасностей. Часть пути им пришлось держаться за руки, больше веры в дорогу полагаясь на свою смелость.
Джейн
Она сидела на красном полотенце, глядя на море. В отражении стекол ее солнцезащитных очков медленно проплывали люди, нагруженные сумками и пляжными стульями. Скоро будет пора собираться домой.
Песок под полотенцем принял очертания ее тела. Она бросила взгляд на свои ноги. Они были не в той форме, как хотелось бы, но ей казалось, что для своего возраста она была еще весьма привлекательной. Испаноязычные работники гастронома под ее квартирой заигрывали с ней, когда у них выпадала свободная минутка. Она подозревала, что молодые девушки в офисе – практикантки и секретарши – скорее всего, считали ее старой. Она не чувствовала себя старой. Хотя иногда у нее болели ноги. Если раньше она дышала полной грудью, то теперь она стала жизнью дорожить. Она чувствовала, как жизнь становится все тише. Ее жизнь, словно конец вечеринки: за длинными неубранными столами остались редкие люди, уставившиеся на свои бокалы, пустые стулья и друг на друга.
Лето заканчивалось, и семьи отправлялись из Ист-Хэмптона обратно в Нью-Йорк. Очереди в кафе поредели, и проблема с парковкой на главной улице ушла в прошлое.
В стороне, у кромки воды, сидели дочери Джейн – тинейджеры, обсуждающие мальчиков и другие секреты, известные только сестрам.
Джейн была близка со своей сестрой.
Они были очень похожи.
И хотя Джейн приобрела несомненный ирландский акцент, ее сестра так и не избавилась от канадского говора. Они обе были блондинками, и летом по очереди заплетали друг другу косички в саду, пока дядя Попси собирал листья салата и насвистывал.
Дочери Джейн были тоже близки.
Они обе ходили в школу системы вальдорфского образования и каждый день вместе сидели за столом на ланче. Джейн чувствовала, что ее дочерям начинает открываться мир. Телефон на кухне теперь не умолкал, а портье уже познакомился весьма близко с несколькими молодыми людьми. Джейн одобряла только тех из них, кто смущался при встрече с ней.
Жизнь ее дочерей была очень яркой – все было как в первый раз.
Корни ее собственной жизни вросли глубоко в землю, придавая ей уверенность. Джейн ощущала в себе силу и внутренний стержень, дающие ее детям надежный и верный приют. Место покоя, когда они сидели за кухонным столом и говорили о вещах, от которых хотелось плакать.
Ее дети были для нее важнее всего на свете.
Приют материнской любви был для Джейн избитой темой для размышлений, ведь ее родители погибли в автокатастрофе, когда она была совсем маленькой. А два года назад ее старшая сестра умерла от рака в Лондоне. У мужа Джейн случился приступ на похоронах, и его отвезли в больницу в районе Кингс-Кросс. Он очень любил сестру Джейн.
Джейн всегда казалось, что ее сестра так и не смогла свыкнуться со смертью родителей, словно часть ее самой умерла в то далекое утро, когда на шоссе под Торонто разбросало обожженные останки автомобиля.
