– Расскажи! – умоляюще сказала Циля.
– Чтобы ты подруге своей передала? Ну уж нет! – усмехнулся Виктор.
– Но если Таня в беде с этим Мишкой Нягой, я же должна ее предупредить.
– Таня не в беде, – снова усмехнулся Виктор, – мы в беде. Не она.
– Почему? – Циле стало страшно.
– Потому, что я знаю про причастность Котовского к убийствам и к бандам, и я могу это доказать.
– Что это значит? – Циля еще не понимала.
– Это значит, что Котовский теперь должен убить меня.
– Да зачем ему, красному командиру, за такой гембель? – Циля развела руками.
– Вот именно потому, что он красный командир и большой человек, он и убьет меня! Ты представляешь, что будет, если я докажу, что он обыкновенный бандит? Это страшный человек! И особенно он страшен потому, что поднялся так высоко. Он думает, что может творить все, что хочет. И тут появляюсь я.
– Может, ты его и остановишь.
– Нет. Силы не равны. Он убьет меня. Я это чувствую. И я не хочу, чтобы ты погибла со мной.
– Ты не понимаешь, – усмехнувшись, Циля обняла его обеими руками, – я погибну без тебя.
Снова громыхнула собачья цепь. Раздался оглушительный собачий лай. Цепь страшно зазвенела. Это означало, что пес прыгал по будке, яростно громыхая ею и исходясь в истошном лае.
– Вот тварюка проклятая! – Циля поднялась, – пойду посмотрю.
– Сядь! – Виктор с силой потянул ее за руку, заставил сесть.
– Что за… – начала было Циля, но Виктор резко оборвал ее:
– Молчи!
Лай вдруг достиг своей высшей ноты, а потом перешел в истерический визг. Так могут визжать только от нестерпимой, неожиданной боли. Циля вздрогнула. Визг оборвался. Вдруг наступила тишина. Но прозвучало это более жутко, чем предыдущие звуки.
Кровь отхлынула от лица Цили. Виктор с силой сжал ее руку, словно пытаясь успокоить. Дверь в комнату начала медленно открываться…
Тане снился странный сон. Она бредет по катакомбам, не разбирая дороги. В ее руке дрожит пламя тоненькой зажженной свечи, освещая бесконечную пустыню желтых камней. Она идет медленно, испытывая небывалое ощущение страха. Лабиринт манит ее, но из этого лабиринта нужно выбраться любой ценой.
Вдалеке послышались голоса, но вместо того, чтобы идти на звук, Таня стремилась как можно дальше уйти от них, спрятаться, раствориться в бесконечности этих желтых стен. Голоса навевали тоску – не ужас, а холодное, серое чувство, которое в определенные моменты жизни бывает страшней самого глубокого и эмоционального горя. Тоска, медленно обволакивая все пылью, дымкой, словно серой слизью, отнимает радость жизни по крупицам, высасывает ее из души, как вампиры пьют кровь. Горе можно оплакать, пережить. Тоску – нет. Таня испытывала тоску.
Дополнением тоски была страшная усталость. Именно там, в этом сне, усталость наваливалась на нее, нарастая, как снежный ком. Усталость от всего – от людей, жизни, голосов, движений. Только желтые камни бесконечного лабиринта приносили силы пережить усталость, вместе с тоской окрасившую все вокруг в серый свет. Таня испугалась прямо во сне.
Она всегда не любила катакомбы, боялась их и никогда не понимала. С ними было связано множество самых ужасных воспоминаний, которые столько времени Таня пыталась вычеркнуть из памяти, забыть. Но они не забывались. И вдруг катакомбы пришли к ней во сне успокоением, словно предвестником какого-то зловещего покоя! Тане было страшно. Но, несмотря на этот страх, проснуться она не могла.
Собственно, никаких особых событий не происходило в этом сне. Время словно остановилось, и даже сквозь сон Таня понимала, что движется очень медленно. Страшным было само ощущение – место, где она оказалась, окружающая ее атмосфера и серое, гнетущее чувство тоски.
Потом что-то произошло. Вдруг раздался шум. Был он чем-то похож на отдаленные раскаты грома, и Таня страшно поразилась – откуда здесь, в катакомбах, вдруг взялся гром? Поначалу это были действительно отдаленные раскаты, которые становились все громче и громче. Затем они стали стремительно нарастать. Камни зашатались. Таня побежала. Катакомбы стали рушиться прямо на ее глазах. Грохот. Страшный грохот, как будто звук взрыва, вдруг заполнил все пространство вокруг, захватил весь окружающий мир…
Таня закричала, протянула руки вперед, пытаясь оградить себя от этого ужаса. Камни летели со всех сторон. Таня все кричала и кричала, а мир ее навсегда рушился, разрушая все вокруг, в том числе и ее саму, погружая под острыми желтыми обломками…
Таня проснулась в холодном поту и села на кровати, жадно хватая ртом воздух. Ночная сорочка ее была вся мокрой от пота. Она чувствовала себя как рыба, выброшенная на песок. И вдруг поняла, что этот гром, этот жуткий грохот, которым закончилось ее оцепенение, звучит на самом деле. Грохот был в ее спальне. Тане понадобилось несколько секунд, чтобы прийти и себя и понять, что кто-то барабанит в ее дверь.
В спальню заглянула перепуганная Оксана:
– Танечка, в дверь сильно стучат.
Даже в темноте Таня видела, как сильно испугана Оксана, не привыкшая к таким ночным стукам. Вздохнув, Таня решительно встала с постели, окончательно вернувшись к реальной жизни. И, надевая халат, вдруг подумала, что такие вот визиты ночью никогда не бывают по хорошему поводу, они всегда несут в себе что-то зловещее. Нет ничего страшнее неожиданного ночного грохота в дверь.
– Кто здесь? – как можно более грубо крикнула Таня.
– Та дверь вже сошкрябай, сколько хипишить можна! Ща соседи когти рвать будут! – раздался знакомый голос.
Таня поспешила открыть все засовы. В прихожую боком, неловко переваливаясь, вошел Туча. Но, несмотря на привычную забавную реплику, совсем другим было его лицо – оно было напряженное, печальное, и Таня заметила, как старательно он отводил в сторону глаза.
Острое предчувствие беды полоснуло ее ножом в сердце, и она вдруг застыла, пораженная страхом, от которого леденеет кровь. Это была беда, беда вошла в ее дом с печальным, словно застывшим, как маска, лицом Тучи. Беда с этим ночным стуком, предчувствием, сном…
– Таня… – начал было Туча, но вдруг осекся, и она, почувствовав, что начинает оседать вниз от ужаса, оперлась о стенку прихожей, – Таня… Это… в общем…
– Говори, – голос ее прозвучал глухо.
– Цилю убили. Этой ночью. И ее мужа, Виктора. В доме на Слободке. Я сразу, как узнал, прибежал тебе сказать.
Расширенными от ужаса глазами Таня смотрела на помертвевшее от страшных слов лицо Тучи, и вдруг увидела Цилю, которая в ярком, развевающемся на ветру платье шла, пританцовывая, по улице к их лавке на Привозе, весенним, удивительно солнечным днем. Платье заплеталось ей за ноги, как юбка танцующей цыганки, а в пышных волосах пламенела красная лента, и Таня никогда не видела Цилю такой красивой, как в тот день…
