— Впусти меня, — просит он. Его голос приглушается стеклом.
Он промок до нитки. Зеленая рубашка плотно, как вторая кожа, прилипла к плечам, а с носа стекают капли воды. Я ощущаю приступ симпатии, но тут же приказываю себе забыть об этом. Уж лучше испытывать приступы симпатии, сидя в одиночестве, чем превратиться в зомби со стертой памятью.
— Я не очень хочу подвергнуться стиранию памяти, спасибо, — говорю я через стекло. С каждым моим словом на стекле появляются и тут же исчезают маленькие облачка пара.
— Я не собираюсь стирать тебе память! — восклицает он. — Я просто хочу объясниться.
Прищурившись, он хмуро смотрит на меня.
— Не пойми меня превратно, — говорю я, — но ты кажешься немного рассерженным. Почему я должна тебе верить?
— Потому что я обещаю тебе не делать этого.
Должно быть, я все еще смотрю на него скептически, потому что он подносит ладонь к окну, нажимая на него с такой силой, что на стекле отпечатывается след линии сердца:
— Я клянусь.
Я оценивающе смотрю на его глаза и прочие части тела, пытаясь в его жестах разглядеть сигналы, говорящие о неискренности. Но их нет. Разрываясь от сомнений, я кусаю себе губы. «Вот оно, — думаю я, — настал тот момент, когда ты можешь сделать очень мудрый или очень глупый выбор».
— Софи, — снова умоляет он, видя мои колебания. — Ты знаешь меня с самого детства. Ты должна верить мне. Я по-прежнему... ну же, пожалуйста.
В голове у меня мелькают воспоминания о наших разговорах на прошлой неделе. Все это казалось таким обычным — всего лишь прежний Джеймс и прежняя Софи. Не успев обдумать все это как следует, я наполовину открываю окно.
Да, я собираюсь сделать очень глупый выбор.
— Послушай, — говорю я и наклоняюсь к окну, чтобы быть уверенной, что стекло не помешает ему хорошо меня слышать. — Ты можешь войти — но только попробуй сделать резкое движение, и я клянусь тебе, я побегу вниз за чесноком. Марси покупает его врассыпную. Он уже нарезан, кстати, если это имеет какое-то значение.
Джеймс расплывается в улыбке, которая была бы более уместной на лице человека, выигравшего в лотерею, чем на лице того, кому я только что угрожала продуктами питания. Ни секунды не колеблясь, он рывком поднимает сетку. Если бы он хотел вломиться без спросу, это препятствие отняло бы у него ровно 0,42 секунды — неутешительная мысль. Вслед за этим его рука тянется к окну, но я барабаню в стекло, останавливая его.
— Мне нужно словесное обязательство.
Он послушно повторяет за мной слова клятвы: ни при каких обстоятельствах не вмешиваться в мой разум. В конце клятвы он поднимает руку и изображает бойскаутский салют.
— Салют был немного излишним, — замечаю я, до конца открывая раму. Я повожу рукой в приветственном жесте. — Джеймс, теперь ты можешь войти.
— Черт, Софи, это фантастика. Я правда надеюсь, что в один прекрасный день у меня будут такие же хорошие манеры, как у тебя.
Нагнувшись, он пролезает в окно и закрывает его за собой.
— Я думала, я должна пригласить тебя внутрь.
— Нет, вовсе нет, — возражает он и затем, нагнувшись, встряхивает мокрыми волосами.
Я отпрыгиваю в сторону, чтобы не попасть под импровизированный душ.
— Я совершенно уверена, что...
— Нет, ты не уверена. — Выпрямившись, он оценивающе смотрит на меня, как будто вдруг увидел меня в новом странном свете. — Сколько фильмов про вампиров ты видела?
Немало, если честно. Оглядываясь назад, я понимаю, что должна была закричать: «Вампир!» в первый же учебный день. Впредь надо вести себя мудрее.
— Не так уж много, — ворчу я. — А по поводу приглашений существует давняя традиция.
— Ну, традиция в данном случае ошибается. И, кроме того, если ты думала, что мне нужно приглашение, чтобы войти, почему ты так психовала у окна?
Это ценное, но не очень-то приятное замечание.
— Я не психовала. Я просто подумала, что ты — соседский извращенец. Я ему нравлюсь. Очень, — добавляю я. Его лицо начинает расплываться в улыбке. — Ну что еще?
— Ты надела платок специально для меня?
— Чего?
Он показывает на мои плечи:
— Платок.
Я опускаю глаза. В какой-то момент всего этого кошмара я, оказывается, сочла нужным повязать на плечи шерстяной платок. О боже.
— Ну, я иногда надеваю его, — пожимаю я плечами, развязывая узел на шее, надеюсь, в достаточно небрежной манере. Я смущенно пересекаю комнату и сажусь на кровать, по-турецки скрестив ноги, так чтобы ему не был виден даже кончик моего мизинца.
— Тебе не обязательно все время сидеть там, — говорит он, характерно поднимая бровь, что всегда заставляло меня завидовать ему, когда я пыталась разыграть законченного негодяя. — Я не кусаюсь.
Смелая шутка, если вспомнить последние события.
— Долго ты ждал, чтобы сказать мне это?
— С тех пор, как приехал домой, — отвечает он, пристраиваясь на полу возле ножки стола.
— Как мило.
В комнате воцаряется тишина. Я откидываю голову к стене, продолжая следить за Джеймсом краешком глаза. Он поджал колени к груди и положил на них руки с видом человека, настроенного на долгую беседу.
— Знаешь, ты не думай, что у тебя теперь есть свободный доступ сюда. Если ты правда хочешь, чтобы я тебе верила, ты должен рассказать мне все. Тебе придется ответить на все мои вопросы, независимо от того, насколько глупыми или назойливыми они тебе покажутся.
— Хорошо, — без колебаний отвечает он.
— Я не шучу, — говорю я, глядя ему прямо в глаза. — Без отговорок.
— Ладно.
— Что ж, отлично, — лукаво отвечаю я. — Что ты сделал со шлепкой, которую украл в третьем классе? Я так и не нашла ее у тебя во дворе.
С невозмутимым видом он отвечает:
— Я вырыл яму и закопал ее под качелями.
— Ты серьезно?
— Ага. Вот этими самыми руками, — добавляет он. — Соседская собака все это время наблюдала за мной. После этого я несколько недель отмывал грязь из-под ногтей.
— О'кей. Как ты стал вампиром?
Он пару раз моргает.
— Используешь тактику внезапного нападения, да?
— Это лучший способ получить честные ответы, — говорю я. — А что? Ты, значит, идешь на попятную?
— Нет. Но не могла бы ты сначала ответить на мой вопрос?
Если вопрос касается моей группы крови, я об этом пожалею.
— Ну? — недоверчиво произношу я.
— Что тебя больше беспокоит? — спрашивает он, наклоняясь ко мне. — То, что я вампир, или то, что я сижу здесь, в твоей комнате, глубокой ночью? Потому что мне, если честно, кажется, что скорее второе.
