— Ну что? — спросил он у них. — Каяться будем?
Все с удивлением посмотрели в ту сторону. Повара шушукались и молчали. Неожиданно вперед вышла Тамара Васильевна.
— Ладно, — произнесла она громко. — Чего уж там! Такого тут про уважаемых людей наговорили, куда мне против них. Признаюсь и я тоже!
— Тамара Васильевна?
— Это я портила вещи! — заявила повариха, вызывающе глядя по сторонам. — Да! Я! И слабительное в еду детям подложила тоже я. Не думала, правда, что их так сильно выворачивать станет. Хилые они какие-то оказались. Мне-то мать касторку с детства в рот целыми ложками заливала, и ничего, в туалет сбегаю — и порядок. А им я всего-то касторовым маслом вместо оливкового салатик заправила, а их вон как разобрало. До больницы дело дошло. Не хотела я детям вредить и потому после последнего случая перестала это делать. Испугалась за детей-то.
— Но зачем вы вообще это делали?
— А затем! Вот скажите мне, почему она вся такая из себя важная да уважаемая, а я у нее вроде как никто? Почему у нее и деньги, и власть, и люди к ней с почтением, а меня, кроме моих кастрюль, и не знает никто? Это же я на всех готовлю, для всех стараюсь, почему ей уважение, а не мне?
— Это вы про кого сейчас говорите?
— Про Ларису! Про кого же еще!
И Тамара Васильевна продолжила изливать свою душу:
— Вот поглядела на эту несправедливость, поглядела, меня обида и разобрала. Почему, думаю, одним все, а другим ничего? Несправедливо это! Вот меня зло и взяло. Стала я Ларисе вредить. Гадость какую мелкую ей сделаю, а радости, словно миллион выиграла. Так целую неделю и развлекалась.
— Вас же могли поймать.
— Да что-то не поймали, — высокомерно отозвалась повариха. — Сама сейчас призналась. Так-то.
И Тамара Васильевна вновь вернулась на свое место. Вид у нее был довольный. И раскаянием от нее даже и не пахло.
— Больше не будете так делать?
— Больше не буду. Зачем мне теперь? Лариса либо в тюрьму сядет, либо условный срок получит. В любом случае сюда она больше не вернется. Никто судимой не разрешит детьми заниматься. А коли попробует, я уж добьюсь, чтобы родители детей узнали, кто здесь всем заправляет. Уж я постою за правду да за справедливость!
Майор деликатно кашлянул, призывая разбушевавшуюся повариху угомониться.
— Ну что же, — произнес он, когда в столовой вновь наступила тишина. — Предлагаю считать это дело закрытым. Кто за?
Ответом ему был полный зал поднятых рук.
— Единогласно! — с удовлетворением констатировал майор и впервые с начала своей речи улыбнулся.
Этим разбирательством все неприятности и закончились. Центр опережающего развития успешно доработал до конца смены, никаких новых происшествий там не случилось. А в конце смены весь коллектив дружно праздновал сразу две помолвки. Всеобщая любимица Лидуся согласилась наконец принять предложение Олега, который добивался руки и сердца девушки уже второй год и теперь с таким счастливым видом порхал по центру, будто на ногах у него выросли крылья.
Лидуся тоже выглядела довольной.
— Помнишь, что предсказала мне Глафира? — обратилась она к Ане. — Она сказала, что муж у меня будет с именем на букву «О». А Олег как раз на эту букву! Так что жить мы с ним будем долго и счастливо.
Аня этого что-то не припоминала, но огорчать подругу в такой день, конечно же, не стала. Да и у нее самой хватало радостных известий. Она тоже получила предложение руки и сердца. От кого бы вы думали? Да все от того же Юры!
— И что? Ты его приняла?
Аня чуть помедлила, а потом все же кивнула. Несмотря на сомнения, которые одолевали ее всякий раз, когда она смотрела на своего будущего муженька и вспоминала, какой же он нюня, девушка все же его предложение приняла. И, как ни странно, поняла, что он счастлив.
— Вот увидишь, я все сделаю для тебя! Мои родители счастливы! Я счастлив! Все будет хорошо! Мы будем самой красивой парой. Родители нам это обеспечат.
Пожалуй, в этой последней фразе, которую произнес жених, и заключалась главная причина, почему Аня решила все-таки выйти замуж за Юру. Родители! Юрины родители настолько тепло отнеслись к девушке, окружили ее такой заботой, любовью и вниманием, что ей казалось просто неприличным ответить парню отказом.
И хотя в глубине души Аня сознавала, что этого чувства вряд ли будет достаточно для создания полноценной семьи, но тешила себя надеждой, что со временем все как-то образуется. Недаром же в старину говорили: стерпится — слюбится. Тем более что и терпеть-то Ане было не нужно, жених ей во многом нравился. А если Юрка вздумает плохо себя вести, всегда же и поучить его уму-разуму можно. Несколько с любовью отвешенных оплеух могут вразумить даже самого непослушного супруга.
