– О да, – горько бросила няня. – Он не жалеет денег на свои прихоти. Оттого-то люди так и злы на него.
Я вдруг словно увидела ее в новом свете.
– Звучит так, будто ты и сама думаешь, как пуритане из Фейфорда, Лиззи.
– Не могу сказать, что меня приводит в восторг мысль о том, что сюда явятся все эти придворные. Вы же знаете, – прошептала она, – что она – папистская ведьма.
– Лиззи!
Гетта посмотрела в нашу сторону. Я опустила голову и заговорила тише:
– Королева, может быть, и католичка, но она не ведьма. Ты не должна говорить подобные вещи. Разве ты не знаешь, что наша дочь названа в честь королевы Генриетты Марии?
– Мне это не по душе, – повторила Лиззи. – Она в нашем доме, распевающая свои папистские заклинания и несущая всякую ересь. Особенно при том, как восприимчива наша девочка.
– Что ты пытаешься сказать? Гетта не дурочка, она просто немая. Она не продаст душу Папе только из-за того, что полюбуется на красивую католическую королеву.
– Пусть так. Невинное дитя в этом доме! И – король! Да вы, верно, и сами знаете, что поговаривают люди о нем и герцоге Бекингеме.
– Не понимаю, как эта сплетня…
– Да как же это вынести? Папистка и содомит под одной крышей с нашей драгоценной девочкой.
– Довольно! – я так резко поднялась, что стул заскрипел. Гетта замерла, покачивая карандашом над бумагой. – Придержи язык, Лиззи, – прошипела я. – Я не потерплю таких речей в своем доме. Он – твой король. Будь любезна отзываться о нем с почтением.
Лицо Лиззи погасло.
– Слушаюсь, миссис.
Вот и опять я сделала это. Я держалась с ней, как с другом, а потом вмиг отбросила, низвела до положения прислуги. Всегда я творю одно и то же, прекрасно зная, как ее это обижает. Но если вдуматься, что еще я могла ей сказать?
Мы зависим от короля. Джосайя принадлежит к хорошему роду – его матушка была вдовствующей графиней, прежде чем повторно вышла замуж за его нетитулованного отца – но только расположение короля способно вернуть Бейнбриджам имя. Только король может наградить моего супруга рыцарским званием, о котором он так мечтает. Я не могу, не могу допустить, чтобы кто-то из моих домочадцев распространял изменнические слухи. Совсем недавно, в прошлом году, я слышала о человеке, которому отрезали уши за то, что он критиковал королевскую чету. Не хочет же Лиззи, чтобы я сидела сложа руки и ждала, когда нечто подобное случится с ней?
Бридж, 1865
Их было двое.
Элси переводила взгляд с одной фигуры на другую, пытаясь прочесть объяснение на непроницаемых деревянных лицах. Первая улыбалась ей коварной улыбкой маленькой девочки. Второй незваный гость, был мальчиком, одетым, как крестьянин в поле. Он был немного повернут направо и стоял, опираясь на пастушеский посох. Черные волосы, торчавшие из-под шапки, обрамляли его смуглое, темное лицо.
– Кто ты? – спросила Элси вслух, точно он мог ответить.
Было в этом мальчике что-то неприятное. Он не вызывал доверия, казался дерзким, беспутным.
– Откуда ты пришел?
Возможно, Хелен отыскала его в мансарде? Но нет – дверь туда по-прежнему была заклинена. Или нет? У Элси голова шла кругом. После необъяснимого происшествия с детской комнатой она ни в чем не могла быть уверена.
Элси быстро поморгала несколько раз и протерла глаза, будто надеялась, что чернявый паренек растворится в воздухе и останется только девочка с цветами, стоящая у окна. Но надежда не оправдалась: фигура не исчезала.
Растерянная Элси повернулась к ней спиной и побрела к лестнице. Она еще никому не рассказывала об этом новом компаньоне – хотела сначала все проверить. Хватит и одного раза, когда она выставила себя дурочкой перед миссис Холт.
А что, если скорбь дала ей способность видеть? Потрясение подчас странно воздействует на разум – многие говорят об этом. Но после всего, что ей пришлось вынести, смерть Руперта вряд ли смогла бы настолько выбить ее из колеи.
Элси взлетела по лестнице, не обращая внимания на вздымающиеся юбки. Она не обратила внимания и на тонкий налет опилок на ступенях. Сейчас она не думала о прошлом, сосредоточившись на насущном деле: надо пойти в библиотеку, написать письмо и вызвать рабочего, чтобы он привел, наконец, в порядок эту мансарду.
Библиотека была на втором этаже и занимала первую комнату по коридору, уходившему от ее спальни в глубь дома. Элси до сих пор еще не потрудилась туда заглянуть. В ее представлении библиотека была вотчиной мужчин, особым местом, где воздух напитан табачным дымом и глубокомысленными раздумьями.
Эта дверь отворилась без всяких затруднений – мягко и плавно скользнула над вытертым ковром, не задев его. Элси ступила через порог и поежилась. Ей показалось, что она входит в могильный склеп. Как и подобает склепу, библиотека встретила ее холодом и затхлостью, к которой примешивался еле уловимый запах перегноя.
Она отдернула с трех окон длинные, до пола шторы, чуть не задохнувшись от поднявшейся пыли. В комнату прокрался жемчужно-серый свет. Деревья за окнами выглядели совсем обтрепанными. Огненно-рыжие листья слетали с ветвей и один за другим падали на гравий. Клумбы заполонил чертополох. Приближение зимы ощущалось все отчетливее.
Спохватившись, Элси обернулась к двери. По-прежнему распахнута – что ж, хорошо. Значит, она не сходит с ума. А ее ознобу есть понятное объяснение: справа от нее нетопленый камин, из которого так и тянет холодным воздухом.
При открытых шторах Элси рассмотрела комнату и обнаружила, что она совсем иначе ее себе представляла. Библиотека – пожалуй, слишком громкое название для такой комнатенки с нишей в одной из стен и пятью-шестью книжными полками, стоящими вдоль другой. В нише лицом к камину стоял величественного вида полированный письменный стол с лампой под зеленым абажуром.
Элси подошла и села. Кресло оказалось божественно удобным – такое облегчение для немеющих от усталости ног и спины.
Она скользнула глазами по поверхности стола. Чернильница открыта, рядом в стаканчике несколько перьев. Руперт. Он сидел здесь, с пером в левой руке. Его ноги касались гладкой, поскрипывающей кожи этого кресла, но оно не сохранило тепла его тела.
Элси страшно не хватало мужа. Она безумно по нему тосковала – и ненавидела его. Как он мог бросить ее одну? Он, ставший ее избавителем, ее наградой, богатый человек, чудом оказавшийся на фабрике и полюбивший ее, во всех отношениях неровню себе. Жизнь без него невыносима. Она не выдержит, не сумеет вырастить дитя, не справится с одолевающими ее воспоминаниями. Она нуждается в нем.
Ничего не видя от застилающих глаза слез, она стала вытаскивать один за другим ящики письменного стола. Скрипели металлические полозки, гремели бронзовые ручки. Ей нужно было чем-то себя занять, например, написать кому-то о дыре в полу мансарды. Это серьезное дело, ремонт необходимо произвести прежде, чем появится на свет ее дитя – иначе они не смогут жить в Бридже.
