— Вы Вику хорошо знаете? — решилась спросить я.
— Да где там… маленькую помню. Она ко мне ходила за черешней. Было у меня два дерева, урожая на всю улицу хватало. В прошлом году вымерзли. Вот придет, я ей ягод наберу, а она ест и мне про свое житье-бытье рассказывает. А я про свое. Бабка померла, она реже ездить стала, видно, дочь с отцом чего-то не поделили. А потом и матери не стало, тогда Вика и вовсе от случая к случаю к деду заглядывала. Наверное, обижена была, а может, в том, что случилось, деда винила. По мне, так правильно. Осталась девка без отца-матери. А вы где остановились? — резко сменила она тему.
— В гостинице.
— У Соньки, что ли?
— Да, — ответила я, присматриваясь к Клавдии, она насмешливо спросила:
— Небось дорого у нее?
— Ну… как вам сказать.
— Уж эта своего не упустит. Такая, прости господи…
— Она ведь приезжая, если мы правильно поняли.
— Приезжая. Явилась сюда с мальчишкой своим, вроде отдохнуть. А хозяин гостиницы о ту пору один жил, она и смекнула, как мужика вокруг пальца обвести. Стала с ним жить. А он хворый. Она и добилась, чтобы он на нее гостиницу переписал. Родного сына без всего оставил, чужим людям отдал. Вот такой пронырой Сонька оказалась.
— Сын не пытался решение отца оспорить?
— А как оспоришь? По бумагам он ей все продал. Продал, а денежки где? Нет денежек. По-умному все провернула, комар носа не подточит.
— Странно все-таки, что он сыну ничего не оставил. Или они не ладили?
— Да вроде ладили. Хотя, если честно, с женой Григорьевич давно развелся. Она в городе с сыном жила, он здесь. Парнишка летом, бывало, приезжал, отцу помогал. Отец-то строго с ним. Может, оттого и ездить стал редко. А может, дела какие. Вырос парнишка-то, взрослая жизнь пошла.
— Гостиницу он уже после развода купил?
— Видно, так. Иначе сыну чего-нибудь да перепало бы. А так вышло, что кукиш с маслом. Он на похоронах на Соньку даже не смотрел, небось рассчитывал ее с вещами в тот же день отправить. А оказалось — его уже на кривой кобыле объехали. Есть такие бабы… Соньке этого мало, она опять мужичка подходящего нашла, разведен и тоже намного старше. Небось думает, долго не проживет, — хихикнула Клавдия. — Да, боюсь, здесь-то она просчитается. Он мужик крепкий.
— Это кто же такой?
— Ивлев Геннадий Алексеевич. Живет неподалеку от нее. Видный мужчина. Раньше пожарной частью командовал. Здесь у него дача. Была. А как на пенсию вышел, сюда окончательно перебрался. Вот Софья его и присмотрела. Правда, пока таятся, но людей не проведешь. Да и с постояльцами она, похоже, не прочь дружбу водить. Хотя это, может, раньше было. Ивлев вряд ли такое потерпит, не тот мужик.
Клавдия начала подниматься с намерением покинуть дом, и я быстро спросила:
— А как у вас вообще… тихо?
— А кому шуметь-то? Одни пенсионеры. Летом дачники понаедут, но они все возле озера, а мы туда, считай, и не ходим.
— В дома не вламываются, на машинах гонки не устраивают?
— Бог миловал. За домами соседи приглядывают, у нас так заведено, а по нашим дорогам сильно не разгонишься.
— А вроде бы несколько лет назад молодую женщину сбили. Возле болота, по дороге к маяку.
— Это когда ж такое было? Не помню.
— Я вроде бы в новостях слышала.
— Нет. Вы чего-то путаете. За все время — одна беда: дочка хозяина пропала. Полиция тогда приехала, по домам ходили, людей опрашивали, а больше ничего такого не припомню. Участковый и тот редко заглядывает, он в соседнем селе живет, там большой поселок, начальство городское, ну он, само собой, поближе к начальству. А у нас тишина. Что ж, если все посмотрели, так, пожалуй, мне пора. В деревне дел всегда хватает.
Мы вместе покинули дом, Клавдия опустила металлические жалюзи на окнах и тщательно проверила замки.
Возле ее дома мы простились и не спеша направились в сторону гостиницы.
— Что скажешь? — спросил Вадим. — Похоже, тебе удалось разговорить тетку.
— Да, поболтать она не прочь, но особой пользы я от нашей беседы не вижу. То, что у старика были непростые отношения с родней, мы и раньше знали.
— Он винил себя в гибели дочери.
— Ага. Но у меня фантазии не хватает вообразить, какое это имеет отношение к смерти старика.
— Может, он скончался от мук совести? — усмехнулся Вадим.
— Тебя не насторожили слова Клавдии о том, что в доме ей не по себе?
— Кто-то за ней вроде бы подглядывает?
— А если правда?
— Естественная причина смерти ни у кого сомнений не вызывала, — пожал плечами Воин. — Вряд ли удосужились проверить дом.
— Ты думаешь, там могут быть установлены видеокамеры?
— Сомневаюсь, если честно. Ничего похожего я не заметил, но если старик чего-то опасался… Тетка на истеричную девицу явно не тянет. И если чувствует беспокойство, значит, тому есть причина.
— Например, суеверия. Душа умершего до сорока дней находится здесь, то есть, вполне вероятно, что и в доме.
— Я правильно понял — проверять дом мы не будем?
— Почему? Давай проверим, — тут я притормозила и с подозрением посмотрела на Вадима. — С какой стати ты ведешь себя так, точно мое слово решающее?
— А разве нет? — удивился он.
— Да с какой стати?
— Ну… я, конечно, за демократию, но без командира боевая дружина превращается в ватагу, где царят разброд и шатание. Не к такому плачевному результату мы стремимся.
— Допустим, но почему я?
— Потому что так решил Джокер.
— Ничего подобного! В его бумагах об этом ни слова.
— Правильно. Зачем писать об очевидном? Он сделал тебя своей наследницей. И этим все сказано.
Я вздохнула и пошла дальше.
— Тебя это обидело? — решилась спросить я через некоторое время.
— Нет, — хохотнул Вадим. — Абсолютно правильный выбор, как и все, что делал Джокер. Димка на роль командира не годится. Я тем более.
— Почему?
— Потому что по мне психушка плачет, и ты это знаешь.
— Глупости.
— Вовсе нет. Мне не хватает сдержанности и рассудительности. Ты из нас троих наиболее подходящий кандидат. К тому же Димка в тебя влюблен. Я тоже в тебя влюблен. Выбор Джокера ни у него, ни у меня неприятия не вызывает.
— Жаль, никто не спросил — а мне это надо?
— Джокер не из тех, кого заботит чужое мнение, — засмеялся Волошин. — У него на все было свое.
— Вадим, я не хочу занимать место Бергмана. Мне это просто не под силу.
