Вскоре Паладин доложил:
– Знамя коснулось.
– А теперь, – обратилась Жанна к батальонам, ожидавшим ее команды, – крепость принадлежит вам, входите! Трубачи, играйте приступ! Всем слушать мою команду – вперед!
И мы рванулись, и мы пошли. И уж тут-то мы показали себя! Никогда в жизни вам не приходилось видеть такого напора. Мы, как муравьи, поползли вверх по лестницам, сплошной лавиной взметнулись на высокий вал, на зубчатые бастионы – и „бульвар“ стал нашим. Право, можно прожить тысячу лет и ни разу не видеть такой великолепной картины! Зазвенели мечи, копья скрестились с копьями. Мы дрались, как дикие звери, и не было пощады этим обреченным врагам, и не было для них другого убеждения, кроме разящего удара! Даже мертвые они нам казались опасными. По крайней мере так думали многие в те незабываемые дни.
Мы так были увлечены своим делом, что не обратили внимания на пять орудийных залпов, а они раздались сразу же после того, как Жанна приказала наступать. И пока мы били англичан, а они били нас в малой крепости, наш резерв со стороны Орлеана устремился по мосту и атаковал Турель с противоположной стороны. Вниз по течению реки была пущена горящая барка; ее подвели под самый подъемный мост, соединявший Турель с нашим „бульваром“. И когда, наконец, мы погнали англичан перед собой, а они пытались перебежать узкий мост и присоединиться к своим в Туреле, пылающие бревна провалились под ними, и они все попадали в реку в своих тяжелых доспехах. Горестно было смотреть на храбрых солдат, погибавших таким ужасным образом.
– Да помилует их Бог! – промолвила Жанна и прослезилась, созерцая печальное зрелище. Она произнесла слова прощения и пролила слезы сострадания, несмотря на то, что три дня тому назад один из этих утопающих грубо оскорбил ее, назвав непристойным именем, когда получил от нее письмо с предложением сдаться. Это был английский военачальник сэр Вильям Гласдель, весьма доблестный рыцарь. Закованный в броню, он, как топор, пошел ко дну и, конечно, больше не вынырнул.
Мы наскоро соорудили нечто, напоминавшее мост, и бросились на последний оплот англичан, отделявший Орлеан от друзей и баз снабжения. И не успело еще закатиться солнце, как этот исторический день закончился полной победой. Знамя Жанны д’Арк развевалось над фортом Турель. Она с честью сдержала свое слово и сняла осаду Орлеана!
Семимесячному окружению наступил конец. Осуществилось то, что для опытных полководцев Франции казалось невозможным. Маленькая семнадцатилетняя крестьянская девушка довела до конца свое бессмертное дело в течение четырех дней, несмотря на все козни, чинимые ей королевскими министрами и военными советниками. Хорошая новость, как и плохая, распространяется быстро. Пока мы готовились к возвращению торжественным маршем через мост, весь Орлеан сиял от праздничных костров, и вечернее небо, все в ярком зареве, широко улыбалось земным огням; грохот пушек и несмолкаемый звон колоколов сотрясали воздух. За все время своего существования Орлеан никогда еще не был свидетелем такого шума, блеска и ликования.
Когда мы прибыли туда – нет, это не поддается никакому описанию! – толпы людей, сквозь которые мы с трудом пробивались, проливали такие ручьи счастливых слез, что река могла бы выйти из берегов. Не было ни одного человека в этом море огней, в этом ослепительном зареве, глаза которого оставались бы сухими. Если бы ноги Жанны не были закованы в броню, ей бы грозила опасность лишиться их, столь обильно народ осыпал их пылкими поцелуями. Кругом только и слышалось – „Ура! Да здравствует Орлеанская дева!“ Таков был общий крик; он повторялся сотни тысяч раз. А некоторые кричали просто: „Да здравствует наша Дева!“
История не знает женщины, которая достигла бы такого величия, как Жанна д’Арк в этот день. Вы, может быть, думаете, это ей вскружило голову, и она засиделась допоздна, упиваясь музыкой приветствий и похвал? Нет. Другая бы так и поступила, но только не она. В ее груди билось самое благородное и самое простое сердце. Она сразу же отправилась спать, как и всякий ребенок, когда он устал. Народ, узнав, что она ранена и собирается отдыхать, закрыл все шлагбаумы и приостановил полностью движение в этом квартале. На всю ночь была выставлена стража, чтобы охранять ее сон. „Она дала нам покой, – говорили люди, – пусть же и сама отдохнет…“»
Несколько дней спустя Жанна отправилась в Лош, чтобы встретиться с королем. Немецкая хроника рассказывает: «Она выехала навстречу королю, держа в руке свой стяг. Когда девушка склонила голову перед королем так низко, как только могла, король тотчас велел ей подняться, и подумали, что он чуть было не поцеловал ее от радости, охватившей его». Впрочем, о том, сколь неверной бывает королевская благодарность, хорошо известно даже из детских сказок…
День 8 мая обозначен в церковном календаре как праздник явления архангела Михаила. Но магистрат Орлеана вписал в городскую книгу, что именно освобождение является величайшим чудом христианской эпохи – и с той поры на протяжении столетий этот день здесь посвящается Деве. Самая достойная юная жительница города (ее выбирают специальным голосованием) в боевых доспехах торжественно въезжает в город на белом коне. Тысячи орлеанцев семьями высыпают на улицы, чтобы приветствовать ее, как когда-то благодарные сограждане встречали свою героиню. Лишь под сводами старинной капеллы Нотр Дам де Миракль царит тишина – по преданию здесь Дева Жанна вознесла благодарственную молитву Деве Марии после победы…
А у стен города разыгрывается грандиозное костюмированное действо – знаменитая битва. Все видеоотчеты о праздниках заботливо хранятся в доме-музее Жанны. Когда-то скромный островерхий особняк темного камня принадлежал казначею герцога Орлеанского, и в нем она прожила несколько дней. Служители музея с гордостью поведают вам о том, что среди его создателей был президент Шарль де Голль, предок которого Жеган, по семейному преданию участвовал в походе Жанны. Как известно, де Голлю тоже довелось не раз спасать Францию – и сам он скажет о себе: «У Франции бывали тяжелые времена, но всегда приходило спасение, ибо у нее были Жанна д’Арк, Людовик XIV, Клемансо и Шарль де Голль». А Уинстон Черчилль, посмеиваясь над ним, бросит как-то, что его «коллега» страдает «комплексом Жанны д’Арк». Что ж, не вдаваясь в глубины психоанализа, скажем, что это не самый страшный диагноз.
Битва на Босвортском поле
Коня! Коня! Всё царство за коня!
В 1674 году в лондонском Тауэре обрушилась лестница. Не случись этого – возможно, никому никогда и не пришло бы в голову вскрывать ее старый фундамент. И на свет божий никогда так и не была бы извлечена его зловещая «начинка» – белые человеческие кости. Правда, вначале на странное захоронение особого внимания не обратили. Два года останки провалялись в ящике в дальнем углу. Но когда дело все-таки дошло до короля, полуистлевшие косточки были торжественно преданы земле в Вестминстерском аббатстве – усыпальнице английских монархов. Было объявлено, что принадлежат они пропавшим некогда принцам – племянникам злодея Ричарда Глостера. Замыслив сесть на престол, он посадил их в Тауэр, где они вскоре и были задушены по его приказу… В 1933 году многострадальные останки в очередной раз извлекли на свет божий – уже для экспертизы. Она подтвердила: кости и впрямь принадлежат двум мальчикам, состоявшим при жизни в близком родстве. Тут-то и вспомнили о показаниях Джемса Тиррела, бывшего коменданта крепости. Много лет назад, ожидая смертной казни за участие в заговоре против Генриха VII, на предсмертной исповеди он признался в убийстве несчастных детей. Мол, он и его люди, удушив братьев, зарыли даже не успевшие остыть тела под лестницей и завалили грудой камней.
