Кодирование финала во многом способствует формированию мнения и вытекающих из него решений. Так, ряд исследований показывает, что мы нередко оцениваем качество еды, фильма или отпуска не по всей совокупности впечатлений, а по отдельным моментам, в особенности заключительным
{246}. Поэтому, делясь своими оценками с другими людьми (в разговорах или отзывах на сайтах), мы в основном передаем свою реакцию на то, что произошло в конце. (Почитайте, к примеру, отзывы о ресторанах, и вы заметите, насколько часто посетители пишут о том, чем увенчалась трапеза – неожиданным угощением-комплиментом от заведения, ошибкой в счете или любезностью официанта, побежавшего возвращать гостю забытую вещь.) Финалы оказывают влияние и на более общественно значимые решения. Например, при проведении социологических опросов предполагается, что избиратели принимают решение о том, за кого будут голосовать на президентских выборах, исходя из итогов всего предыдущего четырехлетнего периода. Но исследовательские данные говорят о том, что позиция электората определяется в основном экономической ситуацией того года, в который непосредственно происходят выборы, то есть финалом очередного президентства. Политологи считают, что подобная «эвристика окончания» ведет к «близорукому выбору», результатом которого может стать столь же близорукая политика
{247}.
Воздействие финала на кодировку особенно заметно в том, что касается наших представлений о морали. Трое ученых из Йельского университета провели эксперимент, в котором использовались два альтернативных варианта биографии вымышленного персонажа по имени Джим. В обоих случаях Джим был главой компании, но подробности его жизненного пути разнились. В первом варианте он был весьма неприятным персонажем: мало платил сотрудникам, не оплачивал им медицинскую страховку и никогда не жертвовал на благотворительность. Все это длилось на протяжении почти трех десятилетий, но в конце карьеры, перед тем как отойти от дел, Джим вдруг становился щедрым: поднимал зарплаты, выплачивал премии и начинал жертвовать огромные суммы различным благотворительным организациям. Но это продолжалось недолго: через полгода после своего превращения в доброжелательного босса Джим скоропостижно умирал от сердечного приступа. В другом сценарии все было ровно наоборот. В течение нескольких десятилетий Джим являлся доброжелательным и щедрым руководителем: ставил благополучие работников выше собственных финансовых интересов и жертвовал огромные суммы местным благотворительным организациям. Но ближе к уходу на покой он вдруг резко изменил свое поведение: урезал зарплаты, начал оставлять большую часть прибыли себе и позабыл о благотворительности. Однако это, опять же, продолжалось недолго: через полгода Джим скоропостижно умирал от сердечного приступа
{248}.
Одна половина участников эксперимента получала вариант биографии «от плохого к хорошему», а другая – «от хорошего к плохому». Каждую из групп попросили дать Джиму моральную оценку. И, представьте себе, абсолютно все участники исследования оценивали Джима в основном на основе его поступков в конце жизни. То есть полгода доброты перекрывали 29 лет жлобства, а полгода жлобства сводили на нет 29 лет доброты. «Люди склонны придавать большее значение относительно коротким периодам поведения какого-либо рода по сравнению со значительно более долгими периодами поведения другого рода только потому, что они имели место в конце жизни человека»
{249}. Этот феномен – ученые назвали его «эффектом конца жизни» – предполагает склонность считать, что истинные свойства личности проявляются перед смертью, даже невзирая на то, что смерть была внезапной, а бóльшая часть прожитой жизни свидетельствовала совсем о другом.
Финалы помогают кодировать – то есть хранить, оценивать и вызывать в памяти впечатления и опыт. Но при этом они могут искажать восприятие и затруднять понимание общей картины явлений. Из четырех способов воздействия финалов на поведение человека кодировка должна вызывать наибольшую настороженность.
Корректировка: почему меньше – лучше, особенно ближе к концу
Наша жизнь не обязательно драма, но ее действие может разворачиваться как в трехактной театральной пьесе. Акт первый: начало. Детство, юность и горячее стремление утвердиться в окружающем мире. Акт второй: суровая действительность. Борьба за средства к существованию, возможно, появление спутника жизни и детей. Успехи, неудачи, триумфы вперемешку с разочарованиями. Акт третий: сладкая горечь завершения. Возможно, чего-то удалось достичь. Возможно, есть любящие люди. Однако развязка уже близка, занавес вот-вот упадет.
По ходу пьесы в ней появляются также и другие персонажи – родственники и знакомые. Но, как выяснили Тэмми Инглиш из Университета Вашингтона в Сент-Луисе и Лора Карстенсен из Стэнфордского университета, время их пребывания на сцене варьируется по ходу спектакля. Чтобы определить, каким образом изменяются социальные связи и знакомства на протяжении трех актов жизни, Инглиш и Карстенсен изучили информацию о людях в возрасте от 18 до 93 лет за 10-летний период. (Разделение на акты идет не от самих исследовательниц. Я наложил это понятие на их данные для большей наглядности.)
Как видно на графике, примерно к 60-летнему возрасту количество друзей падает, а сеть социальных контактов сжимается в размерах.
Чисто по-человечески это понятно. Выход из категории занятого населения может сопровождаться потерей знакомых и друзей, некогда присутствовавших в нашей повседневной жизни. Когда дети покидают родительский дом и приступают ко второму акту собственных пьес, мы видимся с ними реже и скучаем по ним сильнее. Когда нам уже 60–70, начинают умирать люди из нашего окружения, с уходом которых прекращаются существовавшие всю жизнь отношения и уменьшается число сверстников. Научные данные подтверждают наши давние подозрения: третий акт – очень грустное зрелище. Старость может быть одинокой. Это печальная история.
