— Ребята, чуть попроще лица. Марианна все про вас рассказала. Теперь расскажите и вы.
— Меня зовут Юля…
— Да нет, это я знаю. Мне бы взглянуть на твои бумаги.
Юля протянула снимок и бумагу с заключением врача. Антонина Андреевна ровно на секунду подняла снимок на свет. Столько же она читала заключение:
— Теперь покажи мне свою красивую шею, милая. Так. Так-так. Подними подбородочек. Ну понятно. Вот мы и познакомились поближе.
— Поближе?
— Ближе некуда, родная моя. Видишь вот это большое белое пятно на снимке?
— Вижу.
— Это конгломерат увеличенных лимфоузлов. Слева над ключицей — тоже увеличенный лимфоузел, благодаря которому ты поняла, что происходит что-то неладное. План очень простой: в течение недели тебе придется практически пожить у нас. Ты сдашь анализы, мы проведем гистологическое исследование этого надключичного лимфоузла. И тогда все будет понятно наверняка. Но если тебе интересно мое мнение, то я уже сейчас понимаю, что с тобой.
— Мне чрезвычайно интересно ваше мнение.
— У тебя, скорее всего, лимфогранулематоз. Он же — лимфома Ходжкина. Называй, как тебе больше нравится.
— Мне никак не нравится.
— Правильно. Если совсем просто — у тебя, скорее всего, рак лимфатической системы.
— Все-таки рак.
— Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, моя хорошая. Я знаю, что ты сейчас вернешься домой и сначала полезешь на стенку, а сразу после — в Интернет, читать про свои прогнозы на выживание. Знаю, что будешь паниковать и задавать себе целую кучу ненужных вопросов. Ты все это будешь делать, несмотря на то что делать этого не надо. Но прежде чем мы расстанемся до завтра и прежде чем ты начнешь совершать ошибки, я хочу сказать тебе честно и откровенно вот что. Твой предполагаемый рак хорошо изучен. Мы хорошо умеем его лечить. Статистика говорит о том, что, если случай не сильно запущенный, выживает абсолютное большинство заболевших. Степень запущенности покажут дополнительные анализы.
— Ясно. Спасибо.
— Вот еще что. У тебя в заключении, помимо прочего, пишут нехорошее про забрюшинные лимфоузлы в пределах области сканирования. Мы это тщательно перепроверим, это важная деталь: если речь идет о том, что лимфоузлы поражены локально, только в пределах грудной клетки, — это один разговор. Если речь идет о том, что безобразие распространилось ниже, — разговаривать будем немного по-другому.
— На повышенных тонах?
— Для этого другого разговора нет пока никаких оснований. Сдаем анализы. Завтра в девять утра я вас жду.
* * *
Дорога от больницы до дома все та же — через волшебный лес, затесавшийся по какому-то недоразумению между московскими высотками. Путь, который должен был занять у нас полчаса, на этот раз занимает все полтора. Мы едва передвигаем ногами. Не замечаем ни корней, сильно выступающих из земли, ни веток, бьющих нас по лицам.
Юля тихо плачет. Я пытаюсь найти правильные слова, хоть какие-нибудь слова, чтобы успокоить ее. Но не нахожу. Начинаю сам терять контроль над собой. Физически ощущаю страх. Волшебный лес кажется зловещим, мрачным, злым. Дубы — не дубы, а уродливые гигантские монстры с кривыми морщинистыми рожами. Солнечные лучи, пронзающее густые зеленые кроны, больше не солнечные, а лучи холодного, синюшного, мертвого неонового света. Я чувствую, как этот убийца идет за нами, наступает нам на пятки. Оборачиваюсь, а он отскакивает и прячется за стволом жирного дерева-урода. Идем дальше — и он снова идет за нами. Обхватывает горло жены и сжимает длинными когтистыми пальцами. Я пытаюсь ослабить его хватку, но ничего не выходит. Рак царапает нам лицо. Он завладел всем моим сознанием. Парализовал здравый смысл. Сбил с ног. Он все сильнее впивается в горло жены. Жена кашляет. Нас преследует убийца. Он свисает с деревьев. Стелется по земле. Как обезьяна, прыгает с ветки на ветку. Издевается, кидает в нас желудями и хохочет, обнажая желтые гнилые зубы. Я уворачиваюсь от желудей и думаю о том, сколько еще людей прямо сейчас возвращаются домой из онкологических больниц? Сколько людей проснулись сегодня и нащупали у себя на теле что-то лишнее? У скольких людей это слово — рак — звучит в голове оглушительным мерзким звуком? Этот звук не убавляется на эквалайзере. Нельзя закрыть уши руками и перестать его слышать. Этот звук, начинающийся резким «ррррр», — гадкий и скверный. Многие люди, которым в жизни довелось услышать этот звук, сейчас лежат в сырой земле. Я не могу об этом не думать.
Теперь этот звук прозвучал и для моей жены.
Ерундовая шишка над ключицей. Застарелая простуда. Перенесенный на ногах грипп. Туберкулез.
Нет.
Лимфогранулематоз. Лимфома Ходжкина. Рак. У моей жены — скорее всего, рак.
14
Мы были потрясены новостью про Юлину маму. Сильно переживали. Мы были ошарашены, растеряны, но при этом знали, что, например, в США рак груди при ранней диагностике вылечивается почти в ста случаях из ста. Мы знали, что и в России с этот популярный вид рака научились укрощать. Мы знали… не знали, а были уверены, что все будет хорошо. Нам и в голову не приходила мысль, что мама может умереть от рака. Поэтому тогда это слово — рак — перепугало нас не так сильно, как напугает чуть позже.
Юля уехала выхаживать Татьяну Алексеевну. Я остался с сыном. Ну, думаю, нет худа без добра. Побуду со своим полугодовалым малышом. Лучше друг друга поймем. Подружимся. Полюбим друг друга еще сильнее. Разве это не полезный опыт?
* * *
Все инструкции висели на холодильнике. Утром — двести пятьдесят граммов смеси с добавлением трех ложек каши. Обед, полдник и ужин. Разные цифры: во сколько он точно должен спать, во сколько купаться, во сколько любимый мультфильм по телевизору.
На полочке целый стратегический запас конины в баночках. Другое мясо вызывало у Луки аллергию. Миллиард подгузников под кроватью. Виниловый проигрыватель, пластинки, макбуки — под потолком: Лука начал проявлять ко всему этому нездоровый интерес, мы решили добро спасти.
Нашу первую ночь вдвоем мы провели, как и все следующие. Лука спал на середине большой родительской кровати. Я лежал у самого края, трепетно держал его за ручку и охранял его сон — будто бы он был в опасности. Только под утро я проваливался в забытье. Но очень ненадолго.
Семь утра. Сын давно на ногах. На коленях, если быть точным. На коленях и на моем лице, если еще точнее. Есть люди, которых я никогда не смогу понять — родителей с мешками под глазами, которые, натужно улыбаясь, рассказывают всем вокруг, как это просто — иметь маленького ребенка. Разве это просто — изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, несмотря ни на что, несмотря на бессонницу, несмотря на то что до двух ночи мыл полы (иногда два часа ночи — это единственно возможное время, чтобы помыть пол, потому что все остальное время ты занят другим), несмотря на то что у малыша всю ночь болел живот и он по этому поводу орал что есть мочи, просыпаться в семь утра? Конечно, мастера йоги учат нас просыпаться каждый день с первыми лучами солнца. Но это совсем другое.
