– Обманули нас, народ, ня будя сягодня казни! Можа по домам расходиться! Царь помиловал бунтовщиков!
Но тут неожиданно послышался крик-пгум, поросячий визг да резкое щёлканье кнутом. Никто вначале ничего не понял: при чем здесь визг свиней? Люди стали от любопытства вытягивать шеи и вертеть головами, в надежде что-то получше разглядеть. Задние ряды стали давить на передние. Им тоже хотелось увидеть, что это за непонятный шум. Но тут первые ряды вдруг неожиданно попятились назад. Люди испуганно закричали. Некоторые бросились врассыпную, и тогда те, кто так рвался вперёд, увидели что-то невообразимо ужасное. Прямо на них ехали сани, на которых лежал замшелый и слегка подгнивший гроб. Видимо, его только совсем недавно откопали. Сани тащила упряжь свиней, а верхом на закрытом гробе с кнутом в руках сидел здоровенный мужик и деловито управлял свиньями. Сзади за гробом на санях сидела парочка одинаковых с лица. Прямо вылитые братья-близнецы. Оба ухмылялись, видя искажённые страхом лица людей. Женщины, пришедшие на казнь с малыми детьми на руках, закрывали тем ладонями глаза, поспешно крестились и с криками, полные ужаса, убегали прочь с лобного места. Старухи стали рьяно креститься, а мужики потихоньку плевались и про себя ругались:
– Креста на людях ужо совсем нету! Конец света уж верно совсем вот-вот прийдет! Погибнем мы все от грехов наших! Сгорим в геенне огненной от безбожного поведения свого! Что только деится на белом свете?! Что деится! Слышится поступь Антихриста!
Сани с гробом подъехали к эшафоту и остановились. Свиньи бесновались, а близнецы деловито стащили с саней полусгнивший гроб. Топорами сбили с него крышку и потащили его прямо так, в открытом виде, с полуразложившимся трупом, мимо притихшей толпы, прямо под эшафот.
– Гляньте-ка, боярина Ивана Милославского потащыли! И куды это они его, ироды? – заволновался народ.
Все были так увлечены происходящим, что даже не заметили, как вокруг собравшегося люда уже успели выстроиться солдаты Преображенского и Семёновского полков. Между тем открытый гроб с мощами боярина Милославского пристроили точно под плахой, на которой должны будут рубить головы заговорщиков. Снова по толпе пошли волнения:
– Смотри! Ведут, ведут заговорщиков! – стали раздаваться тут и там крики из толпы.
На эшафоте теперь стояли двое: палач и его помощник. Они хладнокровно ожидали, когда им приведут первого приговорённого. Но первым на помост вошёл царский глашатай и объявил государеву волю: главных зачинщиков измены Циклера и Соковнина четвертовать, а Пушкину и ещё двум стрелецким пятидесятникам, кои тоже участвовали в заговоре против царя, отрубить головы! Затем на помост стали по одному заводить приговорённых к казни. Размеренные, точно выверенные удары хорошо тренированного палача, и Циклер лишился сначала рук и ног, а потом и головы. Кровь стекала по жёлобу с плахи прямо в гроб, орошая ещё тёплой, липкой массой полуразложившийся труп боярина Ивана Милославского. Дикие крики разносились с лобного места. На эшафот завели Соковнина, и вся процедура казни повторилась. Пушкину и стрельцам отрубили лишь головы. Жертвенная кровь потоком текла сквозь щели помоста в открытый гроб. Собравшийся народ молча смотрел на происходящее. Казалось, что даже дыхание толпы замерло. Люди ещё никогда в своей жизни не видели ничего подобного. Уходили с казни, раздавленные увиденным, без единого слова. Побывавшие на казни даже не смели посмотреть друг другу в глаза, будто только что были палачами и сами рубили головы приговорённым.
В тот же день трупы казнённых доставили в Москву на Красную площадь. Там был сооружен для них каменный столб, в который были вделаны пять железных шестов. Каждой голове по шесту, а трупы сложили подле столба. Так они там и пролежали аж до июня месяца.
Циклер, накануне казни объявил, что в свое время Софья и боярин Иван Милославский подговаривали его убить государя. Пётр Алексеевич решил отомстить преждевременно ушедшему в недосягаемый мир ненавистному Ивану Милославскому. Человеку, по приказу которого пролито немало человеческой крови. Хитрому интригану удалось уйти из жизни раньше приговора и таким образом уйти и от наказания за свои прошлые деяния. В кровавой реке по наущению Ивана Милославского стрельцы утопили многих людей. Все они были близки Петру Алексеевичу и его матери Наталье Кирилловне Нарышкиной. И всё это делалось только ради того, чтобы семейный клан Милославских через незаконное коронование Софьи смог закрепиться на царском троне. Боярин Иван Милославский надеялся таким образом обескровить род конкурентов – род молодого царевича Петра Алексеевича. Сделать его слабым и беспомощным. Но, став царём, Пётр Алексеевич нашёл достойный ответ. Он восполнил утерю родной крови через сподвижников. Сумел найти и подготовить себе таких людей, которые были готовы принять и без возражений выполнять все его замыслы.
Политика – она во все века была весьма грязным и кровавым делом, а путь к высшей власти никогда не был устлан лепестками благоухающих роз. По колючим шипам приходилось лезть к высотам власти для того, чтобы через власть служить Отечеству. Это была самая главная и высшая цель жизни Петра Алексеевича, и он всеми силами старался, чтобы и его соратники ставили выше своих интересов интересы государства. «Царь – есть первый слуга государства!» – так любил говорить Великий реформатор. Но люди – они всегда люди, а потому работать ему приходилось с теми, кто в это время был с ним рядом.
Глава 5
Начало Великого посольства
В начале марта всё было готово к отъезду царя Петра Алексеевича вместе с Великим посольством в Европу. Пара десятков дворян и более трёх десятков добровольцев, или, как их именовали волонтёров, да и множество другого люда с самыми разными жизненными навыками, а всего числом более двухсот пятидесяти, – отправлялись в далёкий путь, в неведомые для них края. Посольский поезд в тысячу саней тянулся более чем на полверсты. Он оказался настоль велик, что, когда первые экипажи уже были в дороге, последние – ещё только прощались со своими родственниками. Те их провожали к латынякам как провожают человека в последний путь. Поездка за границу для русских бояр и дворян была весьма редким делом. Их родственники уже и не надеялись больше свидеться с уезжающими. Рёв мамаш, которые не могли оторваться от своих родимых чад, стоял просто неимоверный. Бородатые отцы семейства сурово покрикивали на своих благоверных, чтобы те умолкли, но и сами нет-нет, да и смахивали втихаря предательски выкатившуюся скупую мужскую слезу Не православное это дело – к латынякам жить и учиться ездить.
В отличие от провожающих и отъезжающих, Пётр Алексеевич сегодня был весел и непринуждён в обращении. Он подтрунивал над приунывшими дворянскими сыновьями, которые, в большинстве своём, отправились в дорогу не добровольно, а по его же указу. Сам же государь мысленно был уже в Европе. Ему не терпелось поскорее добраться в Амстердам. Вволю поработать на верфях, про которые ему так много рассказывали многочисленные приезжие голландцы. Его душа рвалась туда, где строятся большие корабли для морских держав всего мира. Ему хотелось поскорее взглянуть на мануфактуры, на которых отливались пушки, ткали парусину, пообщаться с учёным людом. Руки чесались помахать топором и от начала до конца самому построить огромный корабль. Научиться его рассчитывать, чертить на бумаге, чтобы затем воплотить свой замысел из дерева, железа, пеньки и парусины.
