Гуря пнул его ногой и зашел в дом.
13
Воронцов потянул Дашу за собой. Они прошли по мягким, заросшим сорняками грядкам, перелезли через трухлявую, накренившуюся ограду и вышли на улочку.
– Почему мы ушли? – спросила Даша.
– Потому что уже все ясно, – ответил Воронцов. Он свернул на какую-то тропинку и пошел по теням осин. Даша покорно пошла за ним.
– А что ясно? – допытывалась она.
Он снова куда-то свернул, но, по всей видимости, потерял ориентацию и, махнув рукой, пошел по картофельным грядкам. Даша, крепко сжимая его горячую ладонь, хвостиком волочилась за ним.
– Это он по радиостанции говорил? – снова спросила Даша.
– Можно сказать, что по радиостанции… – нехотя ответил Воронцов, но все же пояснил: – Из обычного приемника сделал передатчик и трепался в эфире с такими же, как и он, балбесами. Делать мужику нечего! Лучше бы дом отремонтировал да дрова на зиму заготовил.
– А куда мы идем?
Воронцов остановился и повернулся к Даше.
– Тебе страшно?
– Нет. Просто…
– Что просто?
– Просто неуютно. Уже поздно.
– Ты права, – кивнул Воронцов и пошел дальше.
Они поднялись к высокому вязу, могучая крона которого закрывала полнеба, оттуда по тропинке зашли в сад. Воронцов отпустил руку Даши и подошел к сеновалу, закрытому сверху косым навесом. Он снял с себя пиджак и протянул его девушке.
– Подержи!
Сам присел, на ощупь нашел деревянную лестницу, поднял ее и приставил к сеновалу.
– Надеюсь, одеяла и подушки уже там, – сказал он и полез наверх.
Даша, задрав голову, смотрела в темноту. Ей на голову сыпались соломинки. Руки дрожали, а зубы выбивали чечетку. «Где это мы? – думала она, глядя по сторонам. – Чей-то сад… А мне что делать? Подниматься или идти домой?.. Господи, какая же я дура! Никогда не знаю, что у мужиков в голове!»
– Ты там не уснула? – донесся сверху голос Воронцова.
– Нет!
– Тогда принеси, пожалуйста, пиджак. Тут, оказывается, вешалка есть.
Она закинула пиджак на плечо и стала подниматься по лестнице. «Хоть бы сказал что-нибудь! – терзалась она. – Может, и не нужна я ему совсем. Поцеловал и разочаровался. Сейчас скажет: спокойной ночи! Накроется одеялом и заснет. А мне уходить или остаться? Как в этом случае должна поступить порядочная девушка?»
Когда она поднялась, мысли ее были растрепаны, как прическа на сильном ветру. Воронцов стоял на коленях, так как навес не позволял ему встать во весь рост, и водил рукой по полкам, прибитым к стропилам.
– Где-то здесь должен быть фонарик, – сказал он. – Ага, вот он!
Пятно света упало на примятую макушку сеновала. Даша увидела две подушки и большое ватное одеяло.
– Повесь, пожалуйста, пиджак! – попросил Воронцов и кивнул на плечики, висящие на гвозде.
Пока она старательно расправляла складки на его пиджаке, Воронцов снял с полки тарелку с бутербродами, два стакана и бутылку с какой-то мутной жидкостью.
«Две подушки! – думала она с ужасом. – А может, он привык на двух спать?»
– Сними телогрейку, – сказал Воронцов.
– Телогрейку? Ага, сейчас…
– И возьми стакан.
Он погасил свет. Теперь она видела лишь темный силуэт Воронцова. «Я совсем не помню его лица!» – подумала она.
– Ты мне очень нравишься, Даша, – сказал Воронцов, наполняя ее стакан.
– И вы мне тоже очень… – пролепетала Даша, сама не своя от страха.
– Очень? – уточнил он.
– Очень, – едва слышно повторила Даша.
– Ты не ошибаешься?
– Да вы что!
С каждым мгновением ей становилось все легче говорить с ним, будто исчезла тайна, которая стояла между ними стеной.
– Тогда выпей… До дна!.. Молодец.
Он поднес к ее губам дольку яблока. Она нечаянно укусила его за палец. Он вскрикнул и повалил ее на подушку.
– Я как вас увидела… – шептала она, и ей было щекотно от его губ. – Как увидела, так у меня в груди сразу огонь… Такое лицо, такие глаза! Красивый!
– Обалдеть можно…
– Что?
– Мне никто не говорил таких слов, Даша.
– А я правду говорю… Ой-ой-ой, ваша кобура мне сейчас сарафан порвет!
– Так к черту ее!
Он сорвал с себя «подтяжки», закинул вместе с кобурой на полку и стал торопливо расстегивать рубашку – наверное, не так быстро, как хотелось, потому что оторванные пуговицы защелкали по балясинам.
– А нас никто не увидит? – прошептала Даша.
– Тебя кто научил кусаться, малыш?
– Никто… Ой, у меня голова закружилась… Мамочка родненькая…
Подол сарафана разошелся по шву и оголил белое колено.
– Ты сползаешь, – прошептал Воронцов.
– Я?.. Правда?.. А за что же тут держаться?.. О господи, сердце б не выпрыгнуло…
– Убери руки. И закрой глаза.
– А откуда вы знаете, что они открыты?
– Блестят. Плачешь, что ли?
– Кто? Я?.. Думала, холодно будет…
По навесу ударило упругое яблоко, скатилось, упало на землю и, звонко лопнув, развалилось надвое.
14
Сидя на корточках, сержант рассматривал глубокие следы протектора, отпечатавшиеся в сырой глине. Затем он выпрямился и, стараясь не слишком вымазать ботинки, пошел вдоль колеи. Он смотрел на следы так, словно это был экран телевизора, по которому шел документальный фильм о произошедшем здесь происшествии.
– Здесь его занесло, – комментировал он, не поднимая головы. – Водитель попытался вывернуть руль влево, но машину потащило к кювету… – Сержант приблизился к краю дороги. – Здесь, по-видимому, он попытался затормозить. Машина пошла по инерции юзом, сползла в кювет и перевернулась…
Инспектор в звании капитана ходил по траве, заведя руки за спину. Он то ли слушал выводы сержанта, то ли думал о чем-то другом. Еще два милиционера измеряли рулеткой пятно, где трава была примята, и рисовали на тетрадном листе схему.
«УАЗ», в котором местный житель деревни Пашково обнаружил труп человека, исчез. От него остались лишь следы протекторов на дороге да примятая трава.
С каждой минутой капитан становился мрачнее тучи. Мало того, что он сумел пробиться к месту происшествия лишь к исходу дня, за что начальство по головке не погладит. Теперь придется проводить весь комплекс оперативно-розыскных мероприятий, а это, как говорят в народе, «головняк» и «геморрой». Переживания капитана усугубляло то, что он никак не мог понять, что же здесь, среди пустынных полей, произошло. Где был водитель машины, в то время как старик затаскивал погибшего пассажира на телегу? Почему в одежде трупа не оказалось никаких документов и одежда была мокрой, хоть выжимай?
