– Совсем бедного заморили. Погоди, сейчас твои манты любимые с бараниной будут, – растроганно сказала тетя Амина и снова исчезла.
– Хорош жрать, Ринат, никуда уж больше от тебя еда не денется. Каждый день на нее смотреть теперь уж будешь. – Отец Наташки, всегда суровый неразговорчивый татарин, разомлев от пищи и духоты, устраивался в кресле. – Расскажи своим друзьям-уголовникам, че их на службе ожидает, скоро уж отмотают свои сроки, пойдут родине служить, долг уж отдавать.
Наташка только кивнул, не прекращая жевать, и никаких подробностей не выдал.
– Мне только два, мам, – подставляя тарелку под манты, сказал он.
Леха с Игорем долго отказывались, и им положили по одному.
– С понедельника на работу пойдешь, сынок, я все уж тебе подготовил, трудовую книжку, сан-книжку, топор только новый не купил, топор надо трудом заслужить, – засмеялся своей шутке отец. – С утра на рынке, ай хорошо, топором помахать. Помощник рубщика, большой будешь человек.
Наташка снова ограничился кивком. Отец подошел к раскрытому окну и засунул развевавшийся от ветра белый тюль за трубу отопления.
– Все-то вам легко достается, ничего не сделали, и все уж ваше, – рассуждал отец. Наташка кивнул, соглашаясь и с этим. – Нам вот с братом не так все легко давалось, пришлось уж говна хлебнуть. Вам рассказывать, вы и не поверите, что такое бывает. Когда не то что еды нет, а за жизнь свою каждую секунду боишься…
Занавеска вырвалась из-под трубы, и в комнату влетела волна уличной духоты. Где-то далеко ударил гром.
– Люблю грозу в начале мая, – устало откинулся на диван Ринат и громко рыгнул. – Пойдемте покурим, пацаны.
Они обулись и вышли во двор, полный желудок к разговорам не располагал.
– Еще полчасика посидим, переварим – и буха-а-ать, – выпуская струю дыма из-под козырька в дождь, широко улыбнулся Ринат.
Леха с Игорем засмеялись, потому что это был тот самый Наташка, несмотря на худобу и такое долгое непривычное молчание. Как будто его улыбка вернула все на свои места.
– Че, фурага, гитару возьмешь? – выкидывая папиросу под дождь, сплюнул Игорь.
– Главное, водку не забыть, а гитара будет, – еще шире улыбнулся Наташка, поднимаясь по ступеням.
Леха впечатал запятую окурка в голубую штукатурку дома и посмотрел на построенный в песочнице домик из досок и веток. Котята спали в нем еле различимыми темными пятнышками.
* * *
Леха откинулся на лавку, затылком касаясь прохладной деревяшки. Фонарь высвечивал свежую зелень распустившихся почек, а еще голая ветвь повторяла изгиб трещины над его кроватью, но он этого не заметил. Мгновение, наполненное начавшимся опьянением, и теплом Иркиного бедра под левой ладонью, и запахом прошедшего дождя, прервалось истлевшей в пальцах, забытой папиросой. Леха точным щелчком послал окурок в урну.
– Играть не разучился?
Ринат тяжело поднялся со скамьи и, сев на корточки перед слушателями, начал крутить колки гитары.
– Игорь, не щепись, – взвизгнула Ветка, но Цыганков остался непроницаем.
Леха отметил его прекрасное настроение и решил сегодня обязательно поговорить с ним про платину. Ринат резко ударил по струнам, завыл не своим, жалостливым голосом, и сквер Калинина вздрогнул.
Ночью я родился под забором,
Черти окрестили меня вором.
Мать моя родная назвала меня Романом…
– Ринатом! – успел вставить дежурную шутку Игорь.
– А кореша прозвали фургопланом. О-о-о!
Пока голуби летели над зоной, не встречая преград, при этом успевая целоваться на крыше, Лехе показалось, что не было последних лет на заводе и не надо ни о чем беспокоиться, а технарь можно прогулять, ведь молодость никогда не кончится. Он забыл про платину, про то, как просыпается каждую ночь, и самому себе не признается, что высматривает в темноте улицы автомобиль майора.
Общая ностальгия была тут же смыта водкой. Девушки скромно приложились к вину.
– Давай что-нибудь красивое, – освобождаясь от Лехиных объятий, попросила Ира. – А то все одна тюрьма.
Ринат авторитетно кивнул, для важности покрутил колки и начал на мотив «Марша рыбаков» из «Генералов песчаных карьеров».
– На сквер Калинина упал тума-а-ан, – с дальних лавок песню подхватили. – Я пью вино, я фургоплан…
– Че, про армию-то что-нибудь расскажешь, дембель? – с последним аккордом спросил Игорь.
– Да че рассказывать? – меняя гитару на папиросу со стаканом, отозвался Ринат. – Нечего там делать, два года впустую гоняют. Я поначалу старался, хотел хлеборезом стать, а когда они узнали, что я техникум кулинарный закончил, думаете, на кухню меня пустили? Не. До дембеля про пирожки шутили и говном кормили.
Ринат выпил залпом и шумно занюхал собственным кулаком, потом затянулся и выпустил дым через ноздри. Потом увидел, как изменилось лицо Игоря, замолк и обернулся. По аллее к ним шли два комсомольских дружинника.
– Распиваем в неположенном месте?
– Дембеля празднуем, – почти дружелюбно ответил Ринат.
– Че, нельзя красноармейца как полагается встретить? – лениво поднялся с лавки Игорь, ровняясь с Наташкой.
Леха шумно выдохнул и, жалея, что опять придется отпустить теплую Иру, встал рядом с друзьями. Комсомольцы были в меньшинстве и без сопровождения милиции.
– Не нарушайте, – строго, но неубедительно сказали дружинники.
Игорь недвусмысленно сплюнул им под ноги. Комсомольцы, пытаясь сохранить лицо, неторопливо пошли дальше.
– Зассали комсюки, – громко бросил им вслед Цыганков и вернулся на лавку к притихшей Ветке.
* * *
По дороге к Иркиному дому девушки ушли вперед, а парни шли позади, передавая друг другу бутылку вина, не тронутую девочками.
– Тебе правда Игорь нравится? – поеживаясь от ночной прохлады, тихо спросила Ира и, не получив ответа от Ветки, добавила: – Я его боюсь иногда.
– Он не такой. Знаешь, он бабке Томе помогает.
– Это глухая, что ли, со второго этажа?
– Ага, свиней ее кормит, чистит даже сарай. Отца пьяного на себе таскает. Не то чтобы он мне нравился, жалко его как-то. Знаешь, как пес на цепи, на всех лает, рычит, а ведь это потому, что его никто не гладит.
– Вот только он никого не пожалеет, – отозвалась Ира. – Себя жалеть надо.
Ветка пожала плечами. Перед подъездом своей хрущевки Ира махнула рукой и скрылась за дверью. Ринат с Игорем весело переглянулись, но при Ветке шутить про их с Лехой отношения не стали.
– Я, знаете, че в армейке подумал, – на обратном пути, начал заплетающимся языком Ринат. – Вот сегодня напьемся, завтра поболеем, а в понедельник я на рынок пойду. Буду рубить мясо. Деревенские его будут привозить, а я рубить. Буду рубить лет 10–15, пока не повысят, это если повезет, а потом буду смотреть, как другие рубят.
