– Это же про меня, – через несколько секунд молчания произнесла Алиса. – У меня никогда не получалось жить ради всех. Поэтому я жила ради одного человека.
– Ради себя?
– Ради него.
– Это не скучно?
– Это больно.
– Ты что не любишь людей? – поменял я руку и ухо, потому что не было навыков так долго висеть на телефоне.
– Дело не в том, что я не люблю людей. Просто мне достаточно одного.
* * *
Отпустил студентов пораньше и решил выпить чаю на кафедре. В помещении никого не было, кроме молчаливой мебели. Включил электрический чайник. И пока вода закипала, зашел к себе на почту. Было одно письмо от Майи:
«Я позвоню однажды, плюнув молчанием в трубку, так, что голос твой, мягкий, его не перекричит. Ты поймешь по мелодии тишины и дыхания, что я скучаю… день, два, на третий я становлюсь безумной. Безумным достаточно слышать чье-то «Алло, кто это?». Может быть, в день, когда тебе будет чудовищно плохо, осмелюсь сказать: «Это я, хочу быть рядом, завернутая в твои объятия, опьяненная ночью, готовая танцевать в утренних лучах занавесок».
Хочется заснуть у тебя на груди, чтобы ты думал обо мне своим сердцем. Порой мне кажется, что твои пальцы, глаза, кожа, для меня важнее своих. И когда я жду долго, а тебя все нет, начинает мерещиться, что нет меня, а не тебя. Жаль, что жить нам приходится раздельно: ты в моем сердце, я – в твоем.
И последнее: Я понимаю, если бы ты хотел меня увидеть, то не снился бы так часто. Позвони мне, когда я приснюсь тебе. Твоя Майя».
Майя мне не снилась, но я не стал затягивать с ответом: я понимаю, что тебе некогда, потому что ты любишь меня, но хочу, чтобы ты себя любила тоже… и гораздо крепче.
* * *
– Ну и что здесь общего со мной? – говорила она мне в трубку, я представлял ее удивленные серые зрачки.
– Ты должна догадаться сама.
– Что значат эти три полосы? Серая, голубая и розовая.
– Хорошо, я тебе помогу. Прислони холст к стене и встань рядом.
– Ну, встала. И что?
– Первая линия связана с твоей головой. Что есть серого в этой части?
– Мозг.
– Ну, кроме.
– Глаза.
– Хорошо! Теперь третий, расстегни свою кофточку.
– Что за детский сад?
– Какого цвета у тебя белье?
– Я поняла. Но сегодня на мне белое. А что же тогда означает голубая полоса посередине?
– Это твой внутренний мир.
– Концептуальненько. Повешу у себя в спальне, если ты не против.
* * *
Я завернул аккуратно холст, окинул взглядом мастерскую и уже собирался выходить, когда позвонил Клим.
– Бонжур, Алекс!
– Салют, Клим! Какими судьбами?
– Вот соскучился, решил тебе позвонить.
– Да ладно тебе. Я думал художники не умеют скучать.
– А что они не люди?
– Нет, не люди. Они для этого слишком гуманны.
– Ты прав, трудно быть человечным среди людей. Я хотел тебе приглашение отправить на свою выставку. Подумал, вдруг ты захочешь Париж посмотреть и меня заодно?
– Спасибо, дружище! Я с удовольствием, если карта ляжет. А когда выставка?
– Через месяц. Думаю достаточно времени для тебя, чтобы собраться с мыслями. Хотел твой адрес узнать и почтой отправить приглашение.
– Прямо так все официально.
– Вдруг забудешь.
– Память мне изменяет, конечно, но не с тобой. Хорошо, записывай…
Я продиктовал ему свой адрес и добавил:
Алексаеву Максиму Леонидовичу…
– Имя я еще помню, Алекс. Как там твоя любовь?
– Натоптала и ушла.
– А тебе теперь мыть?
– Уже прибрался.
– Радуйся! Будь она настоящей любовью, не уходила бы.
– Ты знаком с настоящей?
– Конечно, я с ней живу. Жена недавно приехала, правда, ненадолго.
– Так что же это такое, настоящая любовь?
– Это такие очки, которые позволяют видеть только одну.
– Только видеть?
– Как повезет.
– Вот почему я выбрал контактные линзы.
– Контакты тебя погубят или состарят, сожрут все твое нутро, твою сущность. Так что будь начеку. Для того чтобы влюбиться по-настоящему, надо разучиться влюбляться.
– А разве настоящая любовь не может быть короткой?
– Исключено, настоящая любовь всегда норовит затянуться, покурит, а потом не знает, как бросить. Твои отношения мне больше напоминают влюбленность.
– Ты прямо как доктор, диагноз поставил. Хорошо, пусть будет влюбленность, но именно она помогает мне переживать потери. Такие, как последняя. Я придерживаюсь принципа: если не можешь пережить, попробуй переспать.
– Значит, снова в поиске? – задумчиво произнес в трубку Клим.
– В периоде реабилитации. Трудно найти любовь, особенно если не верится, что потерял.
– Хорошо хоть не в реанимации. Я до сих пор не могу понять: ты сам хочешь стать счастливым или осчастливить кого-то?
– Ну, сам, конечно, сам.
– Что-то не очень у тебя это получается. Может, следует пойти от обратного и вернуться к той, что забросил?
– Ладно, я подумаю над твоим предложением. Да и хватит уже об этом. Не велика беда. Ты лучше расскажи как сам, как Париж?
– У нас с Парижем все хорошо! Башня как стояла, так и стоит. Подробнее расскажу при встрече. Ты давай приезжай, сам посмотришь! В мастерской все нормально?
– Все отлично. Холсты твои уже исписал.
– Ты серьезно? – принял он эти слова как шутку.
– Да, я долго приглядывался к ним. Похоже, созрел для большого искусства, – улыбнулся я в трубку. – Клим, я тоже хочу быть художником. Тоже хочу в Париж.
– Всем нельзя… художниками, – засмеялся мне в ответ Клим. – Кто-то должен оставаться на Родине… позировать.
голипЭ
– Нет, Макс, нет! Я же тебе сказала, между нами все кончено, – выплеснула она на меня в сердцах.
– Но чем я не вышел?
– Самое странное то, что если я скажу «я тебя не люблю», ты будешь любить меня еще сильнее. Однако с тех пор как мы развелись, я научилась говорить правду. Я люблю тебя по-прежнему. Только вот по-прежнему жить уже не хочу. Что ты так смотришь? Не надо меня оценивать, меня надо ценить, – сделала она два глотка красного.
