Фортуна наступила мне ногу. С любовью.
– А что там? – зацепило Альберта.
– История гастрономии.
– А при чем здесь клубника?
«Ничего ты не понимаешь в клубничке, Альберт. Рано тебе на оперу».
– Когда-то из такой вот клубнички вырос целый универсам, – откусил я от ягоды.
Первый бизнес крепостного в мире. Занесен в Книгу рекордов Гиннесса. Шучу. Но красивая легенда всегда притягивает как шоколад. Вся история елисеевского рода всегда начинается именно с этой семейной легенды, по сюжету которой первый «маркетинговый ход» простого крепостного садовника вылился в большой первый успех будущего купца.
Как обычно в XIX веке без графа Шереметьева не обошлось. Представьте себе: зима, Рождество, а местный садовник подает ему на стол, что вы думаете? Правильно, клубнику, – проглотил я на одном дыхании еще одну ягоду.
«Проси что хочешь?» – был очарован таким подарком граф. Так получил садовник вольную.
– Вместе с женой, – добавила Фортуна, которая уже не первый раз слышала эту историю.
– Ты права, дорогая, с женой какая вольная? Долго гулять не дали. Сначала они вдвоем торговали на Невском апельсинами, на вырученные деньги выкупили из рабства родного брата. Ну, а потом пошло поехало: первый магазин, второй, пятый. На Невском гастроном уже дети строили. Кроме гастронома в нем были размещены ресторан и театр.
Здание построено в купеческом модерне, – перевел я интонацию и голос на канцелярский гидовский. – Так же как и Дом Зингера.
– Мы там были, – закивал в знак понимания Альберт. – Белле книгу искали по работе.
– Нашли?
– Нет.
– Наверное, купили в итоге календарь с видами Питера.
Альберт и Белла переглянулись.
– Откуда вы знаете?
– Это легко. Я же провидец. Вам разве тетя не рассказывала?
– Экстрасенс?
– В некотором роде.
– В каком? – заинтересовалась Белла.
Фортуна смотрела на Беллу: «Какая она юная. В глазах еще ни одной тоски».
– В основном в женском, – рассмеялся, спрятав от нее глаза. – В коридоре из вашего пакета торчал наступающий год.
– Чувство долга, – пригубила чашку с чаем Белла.
– Перед будущим?
– Перед Питером. Будем смотреть и вспоминать.
– Вместо телевизора, – продолжал веселиться Макс. – Вы же счастливые люди, разве у таковых может быть долго, чувство долго, – намеренно изменил я окончание. Белла заметила и улыбнулась:
– Даже не сомневайтесь, Макс.
Альберт юмора не понял. Хотя его история про гуся была с большим его чувством. Видимо, оно имело в душе Альберта характер мерцающий.
«Хочешь быть счастливым, меняй чувство долга на чувство юмора», – посоветовал я ему про себя.
– Зато нам удалось монетку коту забросить.
– На Малой Садовой?
– Рядом с Елисеевским. Там еще фонтан с шаром.
– Там не только кот, кстати, его зовут Елисей, там еще и кошка Василиса. Памятник Мяукающей дивизии, которая в блокаду спасла город от крыс, – добавила Фортуна.
– Крутили? – спросил Макс.
– Что?
– Шар.
– Конечно.
– А желание загадали?
– А надо было? Мы монетку бросили, – хотела откупиться Белла.
– Не знаю, может, у вас и так все есть. Фонтан считается одним из Питерских мест силы.
– Да? Мы не знали. Но монетку бросили.
– Ну что за штампы. Решили всех купить? – улыбался Макс.
– Мы были уже бессильны, – отшутилась Белла. – Где еще раздают силу в Питере?
– Да много где. На Дворцовой у колонны. Но там сложно, надо три раза обойти столб по часовой стрелке и все время представлять желаемое. Я на втором круге сбивался. Столько соблазнов вокруг. Хорошо вот Фортуну встретил, а то так бы и кружил как часовой.
– Чижик-Пыжик, Атланты у Нового Эрмитажа. Но это вам вряд ли понадобится. Они приносят счастливую семейную жизнь, а вы и так счастливы через край, – продолжал иронизировать Макс.
– В общем, надо прикоснуться к большому пальцу ноги атланта, второго со стороны Марсового поля, – добавила со знанием дела Фортуна.
– Как вы сказали, Фортуна?
– Можно не записывать, этот палец и так блестит как золото. Не все же такие счастливые в браке. Альберт сам мог бы сдавать свой большой палец в качестве талисмана.
– Макс, – снова воспитательно посмотрела на меня жена. Она меня понимала.
– Это же комплимент. Там правда еще балкон нужно сверху держать. А это не так уж и легко. Ладно, не слушайте меня, слушайте Фортуну. Хотя нет, я знаю, куда вам надо, на Поцелуев мост. Уже были?
– И даже целовались.
– Серьезно?
– Безумно.
– А ну-ка повторите, – вдруг пришло мне в голову.
Альберт посмотрел на Беллу словно на невесту в ЗАГСе.
– Горько, – тихо продолжил я.
– Макс, перестань смущать гостей.
– Целоваться – это вкусно. Я пробовала, – завернула в свою очаровательную улыбку эту шутку Белла и подала к столу, заставив Альберта покраснеть, а нас с Фортуной улыбнуться.
– Прямо на мосту?
– Прямо по центру.
– Нет, это не то, вся суть в том, что целоваться надо под мостом.
– В реке?
– Да, берете экскурсию или катер по Мойке и под мост. Тогда вы почувствуете силу.
– А вы уже так делали?
– Ну, конечно! Как только «любовная лодка начинает биться о быт», сразу туда, – включил я Маяковского, и лодку мою понесло в открытое море.
Альберт и Белла, как по команде, уставились на Фортуну. Будто она была среди присяжных и своим словом могла решить чью-то судьбу.
«Да, женщинам доверяют больше. Я и сам доверяю, когда речь идет об интуиции». Макс съел еще одну клубничку.
– По рекам и каналам, – произнесла отрешенно Фортуна.
– Мне лично понравилось по Неве, – вспомнил Альберт.
– А что именно?
– «Кресты», – пришло на ум Альберту.
– Понимаю, грехи, – произнес с нарочитой серьезностью Макс. – Мешают, не дают покоя. «Кресты» тоже своего рода место силы.
– Скорее бессилия, – не согласилась Белла. – Каждый день в течение почти двух лет к стенам «Крестов» приходила поэтесса Анна Ахматова, в надежде получить весточку о муже и сыне.
– Бессилия и насилия, – согласилась Фортуна, будто лично была знакома с порядками тюрьмы, а может быть, даже лично с Ахматовой. Я знал, что у нее к поэтессе было свое лирическое отступление.
