– Нет.
– Как это «нет»? А это что?
– Оставь, я сказал!
Но она уже приподнялась и ощупывала его бок, пока не наткнулась на выпуклость браунинга. И торжествующе расхохоталась. Потом обхватила Фалько ниже затылка, притянула к себе и звучно чмокнула в переносицу.
– Ты все такой же, разбойник! И пират!
– Куда уж мне… Я выдохся.
– И по-прежнему красавчик! Так и не женат?
– Нет, конечно. Сердце мое разбито. Ты со своим английским художником и разбила. Я больше не способен полюбить.
– Был мерзавцем и остался.
Она открыла деревянную, отделанную перламутром шкатулку. Внутри лежали книжечка курительной бумаги, табак, зажигалка и шарик с гашишем. Очень ловко действуя одной рукой, она смешала несколько зернышек гашиша с табаком и свернула сигарету.
– Бизнес твой, надо полагать, связан с теми двумя кораблями у пирса?
Фалько взглянул на нее так, словно они играли в покер:
– Что ты знаешь об этом?
Мойра лизнула бумагу и заклеила самокрутку.
– Что в газетах написано, то и знаю. – Теперь она вертела готовую сигаретку между указательным и большим пальцем. – Что везут золото… «Порвенир», как рупор республиканцев, клеймит пиратство франкистов. «Депеш», наоборот, требует, чтобы второе судно убрали отсюда. А нейтральная «Танжье газетт» восхищается, какая сплелась интрига.
– И все по-своему правы.
– А ты? Ты-то на чьей стороне, мой мальчик?
Фалько не ответил. Он достал из шкатулки зажигалку и дал Мойре прикурить. С самокруткой во рту она наклонилась к вспыхнувшему огоньку.
– Когда ты в последний раз был в Танжере, то работал на испанское правительство.
– Да. Но сейчас понятие «правительство» стало весьма относительным.
Мойра глубоко затянулась и с наслаждением выпустила дым через ноздри.
– Эйнштейн нынче в моде.
Раскинувшись в гамаке, она вновь почмокала губами, затягиваясь.
– У меня есть чем заплатить тебе, – сказал Фалько осторожно.
– Не говори глупостей! – Она выпрямилась и взглянула в ответ. – Не нужны мне твои деньги.
– Я говорю серьезно… И это не мои деньги.
Она взглянула в сторону испанского побережья, где золотистая дымка становилась тем гуще, чем ниже опускалось солнце над морем. Ветер раскачивал герани в кадках.
– Ну ладно, – сказала она после недолгого молчания. – Нелишним будет кое-что добавить к наследству бедного Клайва. О какой сумме речь?
– Шесть тысяч франков. Как тебе?
– Недурно.
– Или эквивалент в английских фунтах.
– Лучше в фунтах, если тебе все равно.
Она протянула ему сигарету, выкуренную уже до половины. Фалько взял и глубоко затянулся. Зелье, проникнув в легкие, оказало мгновенное и приятное действие. Он давно уже не курил такого, и оно тотчас привело на память другие места, другие мгновения – предвоенный Танжер, Стамбул, Алжир, Бейрут… Поездки, границы и таможни, взятки, поезда, кафешки, отели и рестораны с видом на Босфор, парки Сен-Жорж или Плас-де-Канон. Череда удач и провалов, бессонных ночей, темные улицы, переговоры в сопровождении уклончивых или угрожающих улыбок – а чаще и таких и этаких одновременно, причем угрозу порой источал и он сам. Двадцатилетний опыт обострил его инстинкты, отточил его клинок. Как говаривал адмирал, перефразируя Библию: «Когда пойдешь долиной смертной тени, не убоишься никакого зла, ибо ты злей всех, кто идет этой долиной».
– Ты по-прежнему в добрых отношениях с британским консулом? – спросил Фалько.
– С Говардом? В превосходных. Он ведь был близким другом покойного Клайва и захаживает сюда время от времени.
– Окажи-ка мне услугу… Передай ему письмецо так, чтобы никто не видел.
Мойра глянула с любопытством:
– Какого рода письмецо?
– Приглашение к тебе в гости… Поужинать, выпить кофе…
– А консул при чем?
– Он – фигура заметная и к тому же нейтральная. Его уважат.
– А кого же я должна буду пригласить?
– Капитана «Маунт-Касл».
– А-ах, вот оно что… – От восхищения Мойра широко раскрыла глаза. – Вот, значит, куда ты гнешь…
– Именно. И дело это срочное.
Фалько еще раз затянулся и вернул ей сигарету. Мойра засмотрелась на дымящийся уголек, подползающий к самым ее ногтям.
– Ты мне так и не сказал, мой милый, на чьей ты стороне.
– На стороне разума и справедливости. Как всегда.
Мойра рассмеялась:
– А если серьезно? Зачем ты это делаешь?
Улыбка Фалько растопила бы лед в стакане виски.
– Ты же меня знаешь, – сказал он. – Я сам выбираю себе дорогу.
– И куда же на этот раз она тебя ведет?
– В крестовый поход против марксизма. За Бога и Испанию.
– Правда?
– Клянусь.
– Жулик ты, – сказала она, с наслаждением и глубоко затянувшись. – Как не совестно?
– Да вот нисколько не совестно.
– Это же банда преступников, стакнувшихся с лицемерными святошами.
– Именно так. Такие же бандиты, как и их противники. Только у тех вместо попов – комиссары. Ничего нового: все это мы с тобой видели раньше… И греков они, когда представился случай, перебили не меньше, чем турки. Разве не так?
Мойра передала ему крошечный окурочек.
– Ты был там, да?
Не отвечая, Фалько сделал последнюю затяжку, уже обжигавшую губы, и отшвырнул самокрутку, тотчас подхваченную ветром.
– Там правда было так ужасно, как об этом рассказывают?
– Еще хуже, – сказал он, помолчав мгновение. – Разнуздавшиеся вконец ополченцы, демагогия, оппортунизм, террор, разброд и звериная ненависть среди своих же. Убивали друг друга по любому поводу.
– А те?
– Те, по крайней мере, убивали по плану, – голос Фалько был лишен всякого выражения. – Это был террор хладнокровный, практичный. Более рациональный, что ли.
– Хочу, чтобы ты знал: сердцем я с вашей Республикой.
– Да плевать… – Он безразлично пожал плечами. – Кто бы ни победил в итоге, появится диктатор. Не все ли равно – красный или голубой?
– Ты циник, мой мальчик.
– Да нет… Просто я хорошо осведомлен.
– Пусть все так, как ты сказал, но они мне нравятся больше, чем этот карликовый генерал с Гитлером и Муссолини в друзьях.
Фалько старательно изобразил пренебрежительную гримасу:
