– А если пришлют эскорт из Испании?
Навиа презрительно скривился:
– Сомневаюсь, они не любят рисковать. Боятся подходить к Гибралтарскому проливу – у Сеуты стоит наш крейсер.
Последовало молчание: моряк вопросительно глядел на Фалько, как бы молча спрашивая: «Что еще?» Фалько вытащил и открыл перед ним портсигар, предлагая закурить, но Навиа только качнул головой.
– Мне сказали, что экипажи время от времени встречаются на берегу, но обходится без столкновений.
– Так и есть. У меня люди дисциплинированные, а красные не хотят неприятностей.
Фалько закрыл портсигар, так и не достав сигарету.
– Но при этом у вас – трое дезертиров.
– Я не слежу за своими матросами, – сказал Навиа, и в глазах его блеснула злая искорка. – Я командир корабля, а не надзиратель. Если сбежали – значит, по идейным соображениям или потому, что у республиканцев остались их семьи. У каждого свои причины поступать так, а не иначе.
– Похвально. Но не все отличаются такой широтой взглядов.
– Они и кораблем моим не командуют.
Фалько попробовал снискать его симпатию:
– Сразу после мятежа почти на всех кораблях матросня перебила офицеров. Как вы уцелели?
– Самых буйных удержали их товарищи. Я сказал, что мы поддерживаем восставших, и отпустил на берег тех, кто остался верен Республике. И у меня на корабле никто никого не убил.
– Редчайший случай и на той, и на этой стороне.
– Для моего корабля – в порядке вещей. Команда верит моему слову. Меня уважали раньше, уважают и сейчас… Мы участвовали в двух серьезных боях, причем один был – с неприятельскими крейсерами, и все вели себя как должно.
– Вы сообщили о дезертирах в танжерскую жандармерию?
– Сутки спустя. Когда убедился, что они уже плывут в Марсель.
Он сказал это с гордостью и даже не без вызова. И впервые его отчужденно-холодный тон стал другим. Фалько заметил эту трещинку в стене и решил бить в нее.
– Зачем вы мне все это рассказываете?
Удивление на лице Навиа не казалось наигранным.
– За тем, что вы меня спросили. С какой стати мне это скрывать?
Фалько улыбкой обозначил предостережение:
– Ваше начальство в Главном морском штабе может расценить это иначе.
– Уже расценили, – сказал Навиа, выделив голосом первое слово. – И поэтому я не знаю, сколько мне осталось командовать моим кораблем. Но я моряк, я католик, я люблю Испанию. Я поддержал мятеж против республиканского хаоса и воевать пошел, чтобы исполнить свой долг, а не за тем, чтобы потрафить начальству.
Вот ты и раскрылся, подумал Фалько. Теперь я знаю, кто ты и чем можешь быть полезен. Это уж моя территория, мои угодья. Герои вообще гораздо прозрачней, чем подонки. Сколько раз я видел, как они отправляются в забвение или на кладбище, не оставив позади ничего, кроме барабанной дроби, которая им одним только и слышна.
– Вы позволите высказать одно суждение – быть может, немного бестактное?
– Разумеется.
– Дорожка, по которой вы идете, в адмиралы не выведет.
В ответ грянул хохот. Командир «Мартина Альвареса» смеялся от души, собрав вокруг глаз множество мелких морщинок.
– Я тоже так думаю, – сказал он через минуту, все еще смеясь.
Фалько снова открыл портсигар, и на этот раз Навиа согласился закурить.
– У меня есть план, командир. Я привез в Танжер план операции, – сказал Фалько, дав ему огонька.
Моряк поглядел на него внимательно:
– Он не идет вразрез с моими инструкциями?
– Наоборот, прекрасно согласуется с ними. План двойной: первую часть я попробую выполнить сам, а для второй мне потребуется ваша помощь.
– Начнем с начала?
– Я попытаюсь переманить капитана «Маунт-Касл» на нашу сторону – вместе с судном, разумеется.
– Черт возьми… И каким же образом вы собираетесь это сделать?
– Образом? Подкупом.
Навиа принялся рассматривать носки своих ботинок. Фалько показалось, что он слышит, как ворочаются мысли у моряка в голове.
– Может выйти, а может и не выйти, – наконец произнес тот. – А вдруг он окажется порядочным человеком? Не все ведь продаются.
– Это предусмотрено. Тогда вступает в действие «план Б». Сколько людей на «Маунт-Касл»?
– Человек тридцать с небольшим.
– Ночуют на судне или на берегу?
– Обычно на берегу, но возвращаются на рассвете или под утро. На борту остается полдесятка вахтенных.
– Вооружены?
– Карабины… пистолеты.
Фалько снова покосился на занавеску и понизил голос:
– А сможете ли вы мне предоставить нескольких надежных и умелых парней? Что-то наподобие абордажной команды? Причем мы представим дело так, что они не ваши, а действуют с берега… Ну, фалангисты или что-то вроде…
Навиа взглянул на него с удивлением:
– На причале постоянно дежурит наряд танжерской жандармерии.
– А мы зайдем с другой стороны, с моря.
Удивление перешло в изумление. Навиа глядел на Фалько так, словно тот на его глазах сошел с ума.
– Вы что – толкаете меня на вооруженный захват торгового судна?
– Именно так.
– В порту?!
– Ну да, ночью. А потом полным ходом убраться оттуда.
– Это не мгновенно делается, – сказал моряк, чуть подумав. – Надо развести пары, поднять давление в котлах…
– И сколько же на это нужно времени? Часа два хватит?
– Шесть.
– Ну хорошо. Успеем, если начнем немедля. Главное – сняться со швартовов до утра.
Навиа покуривал, все еще пребывая в сомнениях. Привыкая мало-помалу к этой идее. Было видно, что от «плана Б» глаза у него заблестели. Но в душе притягательность дерзкой затеи явно боролась со святостью устава.
– В то, что на судно напали фалангисты, никто не поверит, – сказал он наконец. – И будет серьезнейший международный инцидент – пиратство. И громкий дипломатический скандал.
На лице Фалько заиграла улыбка – но не та, которую он обычно посылал женщинам. Так плотоядно улыбается обжора перед банкой тунца или акула – под двумя жертвами кораблекрушения.
– Не исключено. Но это, командир, уже не наша печаль.
5. Глаза, как кофейные чашки
Из лавки они вышли уже под вечер: сначала Навиа, следом Фалько. В дверях ждал Рексач. Темнел у косяка его силуэт, светился красным кончик сигары.
