– Прошу тебя… – чуть слышно взмолилась она. – Будь осторожен… Пожалуйста.
Так все и было. Медленно и очень осторожно. Фалько чутко прислушивался к ее ощущениям и старался не причинить ей боли или неудобства. Терпеливо, собрав всю нежность, на какую только был способен, он обладал этим телом, столь похожим на не до конца еще затянувшуюся рану.
– Остановись, прошу тебя… Хватит… Слишком долго… Остановись.
Фалько кивнул в темноте и замер. Потом все так же деликатно подался назад, высвободился. И наконец в спокойном молчании излился на ее гладкий живот.
Фалько делал вид, что спит, когда на рассвете Ева медленно поднялась с кровати, собрала свои вещи и оделась. Он слышал, как она прошла по номеру в ванную, потом вернулась и потом так надолго застыла в неподвижности, что ему даже показалось – ушла. Чтобы не выдать себя, он не решался поднять голову и взглянуть, что она делает.
Но вот опять послышались ее шаги, а потом негромко и медленно притворилась входная дверь. Тогда Фалько зажег свет и встал. Все на первый взгляд оставалось по-прежнему и на своих местах: бумажник – в кармане пиджака, пистолет – в ящике бюро. Ева ни к чему не прикоснулась, но на листке бумаги ручкой Фалько написала ему лаконичную записку – то ли прощаясь, а то ли предупреждая, какой именно будет их следующая встреча. Записка была в одну строчку, по-немецки, и вызвала у Фалько печальную улыбку.
Последней картой играет Смерть.
11. Новая шляпа
– Республиканская эскадра повернула назад, – сказал консул.
Его звали Луис Фрахела де Сото. Лет пятидесяти, с загорелым лицом, одетый элегантно, с легким привкусом британской чопорности. Седеющий, с подстриженными усами, тонкими руками, которые принято называть «нервными», с умными глазами. Инженер-гидростроитель по образованию, во время диктатуры Примо де Риверы он строил плотины и шлюзы. А теперь вот уже пять месяцев официально представлял в Танжере правительство генерала Франко.
– Их бросили, – добавил он.
Фалько закинул ногу на ногу и отхлебнул глоток мятного чая, обжегшего ему губы. Держа чашку двумя пальцами, поставил ее обратно на стол.
– Дошло до драки?
– Нет. «Балеарес» вышел им на перехват южнее Малаги. Заметив его, они – крейсер и два эсминца – поставили дымовую завесу и ретировались.
Фалько взглянул на улицу. Они с консулом сидели на втором этаже «Кафе Сентраль», а Рексач на тротуаре следил, чтобы им никто не мешал. С балкона между кадками с базиликом и папоротником виднелась кипящая утренней толчеей Соко-Чико. Посетители за столиками стоявшего напротив «Кафе Фуэнтес». Афиша фильма «Жизнь бенгальского улана»
[24] и реклама оливкового масла «Хиральда».
– Не всегда, значит, Испания рождает львов, – пошутил консул.
Не следовало, пожалуй, говорить этого при капитане 2-го ранга Навиа, который тоже присутствовал здесь. Судя по тому, как надолго задержал он взгляд на консуле, шутка ему не понравилась. Во взгляде читалось учтивое осуждение.
– У них нет офицеров, – заметил он. – Сами перебили всех.
– Конечно.
– И эскадрой командуют сейчас приспособленцы и невежды.
– Разумеется.
– И преступники.
Командир миноносца и сегодня пришел в штатском платье, сидевшем так нескладно, что невольно выдавало привычку своего владельца носить военную форму. Галстук в крапинку. Как и в прошлый раз, правый карман мешковатого пиджака оттопыривался сильнее левого. Моряк, значит, тоже свои меры принял, усмехнулся про себя Фалько.
– Как бы то ни было, нам это на руку, – заметил консул. – Помощи им теперь ждать неоткуда. Рассчитывать «Маунт-Касл» может лишь на собственные ресурсы.
– А есть они у него? – спросил Навиа.
– Практически нет. В оперативном отношении капитан загнал себя в мышеловку. В дипломатическом – путь назад отрезан: он должен покинуть Танжер послезавтра, иначе будет интернирован вместе со всем грузом.
– А что в этом случае произойдет с золотом?
– Поступит на хранение в банк до конца войны. Контрольная комиссия будет обеспечивать его сохранность.
– А потом рано или поздно передадут нам, – сказал Фалько.
– Разумеется, – повторил консул, глядя на него с торжествующе-лукавой улыбкой. – И это будет великолепный пропагандистский удар по Советам. Чудесный скандал.
Он пригубил свой кофе. Потом, вертя ложечку, добавил:
– Однако удар будет тем сильней, чем раньше мы его нанесем. Война не завтра кончится – Франко не спешит. Он действует, как удав, удушая жертву понемножку и постепенно… Вы же видели, что было под Харамой… Хотя краснопузые и драпают…
Фалько, как то было вполне ему свойственно, захотелось ответить дерзостью.
– Красные, – поправил он.
– Что, простите?
– Красные, а не краснопузые. И под Харамой они не драпали. Храбро дрались, гибли сотнями, как и наши. И под Мадридом тоже держатся, не отступают.
Сбитый с толку консул взглянул на моряка, словно ожидая от него поддержки, но тот промолчал. Было заметно, впрочем, что он оценил реплику Фалько.
– Мы отклонились от темы, – не без раздражения сказал консул.
– Что ж, вернемся к ней.
Консул кивнул не слишком уверенно. Он не сразу нашел утерянную нить.
– По поводу судна… – сказал он наконец. – Каудильо желает продемонстрировать твердость и дать понять, что золото – это еще не все и не главное. Для нас, в конце концов, честь превыше всего. Мы – люди чести.
– Испанские идальго, – нейтральным тоном отозвался Фалько.
Консул покосился на него, пытаясь распознать иронию. Потом снова взялся вертеть в пальцах ложечку.
– Республика уповает на то, что в Европе грянет большая война, но ведь она не грянет, пока не кончится наша. Мы – превосходный аперитив для обеих сторон. А вот потом подадут обед.
– Смогли перехватить донесения капитана? – поинтересовался моряк.
Нет, ответил консул. Удалось лишь узнать, что в Валенсии кипели горячие споры. Республиканское правительство ужасала возможность захвата. Они бы предпочли, чтобы судно интернировали в Танжере. Однако русские настоятельно требуют, чтобы оно вышло в море: для них это вопрос престижа. На золото они уже не рассчитывают. Теперь надеются, что произойдет прямая агрессия, – тогда можно будет раздуть международный скандал. Их агентам на борту отдан приказ во что бы то ни стало добиться выхода и поддерживать дисциплину.
