– Сильно?
– Вроде бы не очень.
– Ну-ка покажи… – Паук в темноте ощупал разрез. – Неглубоко, но мог бы и вену себе перехватить или сухожилие. Чистый платок есть?
Фалько вытянул платок из верхнего кармана. И вспомнил в этот миг, что забыл шляпу в лавке. И не пожалел о ней. Эта шляпа приносила ему несчастья.
– У собачки боли, у кошечки боли… – приговаривал Паук: он уже перевязал ему запястье и теперь затягивал узел. – Потом обработаешь толком, не запускай… Ну, так ты не рассказал, что там приключилось.
– Да что рассказывать… – вздохнул Фалько, всем своим видом демонстрируя покорность судьбе. – Кирос нас провел. Он и не думал отдавать судно.
– И его нельзя за это осуждать. Каждый ведет свою игру…
– Да кто осуждает? Просто они меня чуть не ухлопали… Сволочи эти – боцман и прочие…
– Как считаешь – без русской не обошлось?
В голосе Паука звучала издевка. Фалько дотронулся до повязки и пожал плечами. От этого движения заломило шею и спину и припомнился прыжок из окна.
– Может, и не обошлось. Не исключаю, что она это все и организовала.
Паук негромко присвистнул сквозь зубы.
– Какого же маху ты с ней дал тогда… Ну и ну…
Фалько промолчал. Он смотрел на огни порта и прикидывал дальнейшие действия. Нужно было время, чтобы успокоиться и все обдумать.
– Ну, а с этим… с офицером что? – спросил Паук. – Сумел уйти?
– Понятия не имею.
– Вот же он влип-то, а? Стрельба, беготня, весь этот кавардак… По головке не погладят за такое…
– Это его дело, – досадливо сморщившись, сказал Фалько. – У меня своих по горло.
– Да еще бы, черт возьми… Я понимаю. План твой псу под хвост.
Фалько взял в рот сигарету.
– Похоже на то.
– Интересно, что скажут в Саламанке.
– Самому интересно.
Укрывшись среди простынь, спрятав в ладонях огонек, Фалько прикурил. И закашлялся, когда дым проник в раздраженные легкие.
– Ты бы поберег здоровье, – засмеялся в темноте Паук. – Курить, говорят, вредно.
13. Меж волком и собакой
Фалько провел ночь у Мойры Николаос, потому что отелю не доверял – там его могли прищучить и красные, и международная полиция. Но в комнатке, которую Мойра ему предоставила, предварительно промыв и смазав йодом его порез, он почти не спал. Коротал время в компании бутылки коньяка, в прошлый раз так и не тронутого моряками, курил одну сигарету за другой, держа под рукой пистолет и саквояж с деньгами.
Пепельный свет падал на усталое, небритое лицо Фалько, который у окна смотрел на серую поверхность моря, где на горизонте уже мало-помалу начинала проступать темная линия испанского побережья. В этот час неизменно посещали его только безотрадные воспоминания – унылые причалы, железнодорожные станции, перестук колес у тонущих в тумане перронов, мокрые от дождя шоссе и грохот приклада об пол в тот миг, когда пограничники проверяют фальшивые документы. Неуверенность, опасения… Порой даже страх.
А потом провал делает все совершенно невыносимым.
Он подумал об адмирале, и сейчас же занимающийся день стал еще серей и угрюмей.
Лишь когда первые лучи позолотили далекий берег, Фалько оторвался от окна и пошел в гостевую ванную. Мойра сохранила там все туалетные принадлежности покойного мужа, так что можно было вымыться и выбрить квадратный подбородок, покрытый синеватой щетиной. Фалько зачесал назад блестящие черные волосы и долго рассматривал в зеркале обведенные кругами глаза. Ни одна женщина не назвала бы меня в это утро красавчиком, подумалось ему. Да уж, случались в моей жизни рассветы повеселее. Потом Фалько сменил повязку, надел сорочку, завязал галстук. И через минуту был готов к выходу.
В коридоре пошел на запах свежесваренного кофе и оказался в гостиной, где за обильным и разнообразным завтраком сидела ненакрашенная Мойра. Волосы ее были спрятаны под тюрбан, голые загорелые ноги выглядывали из-под кимоно. Фалько, не произнося ни слова, присел к столу и налил себе стакан теплого молока.
– Что теперь будешь делать? – спросила женщина.
Он помедлил с ответом, вытаскивая из кармана свой кофе-аспирин. Тем более что ответа у него не было.
– Не знаю. – Он сунул таблетку в рот, разжевал, морщась от горечи, и запил глотком молока. – Задание провалено.
– Совсем?
Фалько откусил кусочек подогретого хлеба:
– Почти.
Мойра смотрела на саквояж, который Фалько снова пристегнул к забинтованному запястью.
– Что-нибудь можешь мне рассказать?
– Немного. – Он отхлебнул еще молока. – Разве что не раскусил одного морячка… И он оказался совсем не таким, как казался.
– Ты про этого бородача?
– В том числе и про него…
– Вот как… Что же, сочувствую тебе.
– Я с ним перемудрил.
Мойра поверх ободка чашки глядела на него с интересом:
– На всякого мудреца, как известно…
– Это верно.
– Выкрутишься. Тебе не привыкать.
– И это верно.
– Вернуть тебе деньги?
– Глупости не говори.
Мойра поставила чашку и, освободив руку, подала ему запечатанный конверт.
– Тут заходил этот жутковатый человечек, с которым ты вчера явился… Вот – оставил тебе.
Фалько ножом вскрыл конверт. Четким, почти по-женски изящным почерком Пакито Паука, в английской манере, когда пишут, не отрывая пера от бумаги, на листке бумаги было выведено всего несколько слов:
Интересные новости. Жду тебя в моем пансионе. Поторопись.
Мойра наблюдала за Фалько. Когда он спрятал листок в карман, чуть улыбнулась:
– Знаю-знаю, что значит, когда у тебя такое лицо, мой милый.
Теперь пришел черед улыбнуться и ему. Впервые за сегодняшнее утро.
– Ну, и что оно означает?
– А то, что в конечном счете тебе безразлично, выиграл ты или продулся. И сейчас, и раньше так было. А важно тебе на самом деле одно – регулярно получать такие вот конвертики.
– Входи, не заперто, – сказал из-за двери Паук.
Стиль номера вполне соответствовал испанскому названию пансиона – «Карменсита», – стоявшему на улице Таннери возле туннеля, прорытого от порта к центру города, и невдалеке от «Континенталя», где жил Фалько. Сменив костюм на халат цвета бордо с перламутровыми пуговицами и шелковым воротником, Паук лакировал ногти, сидя на кровати между яркой жестью печенья «Кроуфорд» и вороненой сталью длинноствольной «астры-9». При виде Фалько он произнес только одно слово:
