– Так что же там с Биаррицем, господин адмирал?
– Там? Там тебе придется кое-что сделать. Есть один субъект, националист-баск, зовут Тасио Сологастуа. Гадина, каких поискать. Говорит тебе что-нибудь это имя?
– Миллионер?
Адмирал покосился на бармена, трясшего шейкером, и понизил голос:
– Он самый. Не все люди с деньгами примкнули к Франко.
– И не все, у кого их нет, борются с ним. Вот хоть меня взять для примера.
– Тебе что Франко, что Грета Гарбо – один черт.
– Один черт и четыре дуро.
– Сам ты дуро! Тебе платят четыре тысячи песет плюс на оперативные расходы. Не всякий генерал столько получает.
– Я пошутил.
– С мамашей своей шути.
Покуда Леандро ставил перед адмиралом бокал коньяка и сифон, а стакан Фалько наполнял содержимым шейкера, они молчали.
– Сологастуа, – продолжал адмирал, когда бармен отошел, – сильно поспособствовал тому, что дерьмо сепаратизма забурлило, а когда запахло жареным и стало припекать, дал деру со всей семьей вместе, желая наслаждаться корридой из-за барьера. Живет вольготно-весело: жена ездит за покупками на лимузине с шофером, дочери пьют коктейли и танцуют на балах в Мирамаре. А он разжигает смуту, сидя за границей в безопасности, покуда его героические земляки костьми тут ложатся… Ну, или мы их укладываем.
– В чем заключается задание?
Адмирал завертел в пальцах трубку, внимательно ее разглядывая. Потом спрятал в карман, взял сифон и, к ужасу Фалько, нацедил шипящей воды в бокал с коньяком.
– Его надо сграбастать и переправить сюда. Мы желаем поговорить с ним.
– То есть похитить?
– Называй как хочешь.
Блеснули хищные, влажные от хупа-хупа клыки.
– А когда отправляться?
– Вчера!
– Я два дня как в Саламанке.
– Я и говорю – засиделся! – Адмирал попробовал коньяк с содовой и, кажется, остался доволен. – После твоего провала в Танжере вообще удивляюсь, как у тебя наглости хватает разгуливать тут.
– Все вышло не так уж и плохо, господин адмирал. И я сделал все, что смог.
– Значит, смог ты мало.
– «Ах, житейская рулетка…», как сказано в одном танго. – Фалько осторожно постучал пальцем по сигарете, стряхивая пепел. – То продуешься, то банк сорвешь.
– Танго, говоришь?
– Ну да. Это Гардель.
Он промычал несколько первых тактов. Здоровый глаз адмирала вонзился в него, как клинок.
– Вот я тебе когда-нибудь устрою танго. Как поспишь в окопе под Мадридом, с винтовкой в обнимку и под одеялом, полным вшей, – научишься отличать танго от войны.
– Позвольте, господин адмирал… Гардель – это же…
– Не позволю. Пасть закрой.
– Есть пасть закрыть!
– Вот так-то лучше.
С этими словами адмирал достал из-под шляпы портфель. Открыл его и вытащил машинописный листок – отпечатанный под копирку экземпляр.
– Вот рапорт Антонио Навиа о «Маунт-Касл». Получили вчера днем, – он положил листок на стойку перед Фалько. – Подумал, что тебе будет приятно почитать такое… По крайней мере, эту часть.
Фалько прочел:
По обнаружении красного сухогруза в 2 милях к западу-северо-западу от мыса Малабата и в связи с неподчинением моему требованию застопорить ход и лечь в дрейф принял решение из-за ограниченной видимости сблизиться с ним на предельную дистанцию и обстрелять его. В ответ на залп, произведенный главным калибром, противник открыл очень частый и постоянный огонь из своего единственного кормового орудия среднего калибра, одновременно пытаясь под прикрытием тумана уйти к северо-востоку. Несмотря на пожар, возникший на «Маунт-Касл» в результате не менее десяти прямых попаданий, противник продолжал вести интенсивный огонь, а когда его орудие было подавлено моей артиллерией, быстро затонул, не спустив флаг, в точке с координатами 60 47’ западной долготы и 350 50’ северной широты. В ходе спасательных работ, затруднявшихся плохой видимостью, на борт было поднято 11 человек, в том числе несколько тяжелораненых. Среди выживших не был обнаружен капитан сухогруза «Маунт-Касл»: по свидетельствам спасенных, в последний раз его видели на мостике, когда он отдавал команду покинуть судно. Учитывая бедственное положение раненых, принял решение вернуться в порт Танжер для оказания медицинской помощи как им, так и пятерым матросам моего экипажа, также получившим ранения и травмы разной степени тяжести в результате прямого попадания трех снарядов противника. По прибытии в порт по требованию местных властей и в связи с пребыванием в международной зоне был вынужден освободить пленных.
Фалько поднял глаза.
– А на какой глубине затонул «Маунт-Касл»?
– Плюс-минус шестьдесят метров, – с довольным видом хмыкнул адмирал. – Когда все кончится, наши водолазы вполне смогут до него добраться.
– Ну что же, благополучный финал. Все хорошо, что хорошо кончается.
– Пусть сначала эта война кончится.
– Само собой.
Фалько положил бумагу на стойку и поднес к губам свой стакан.
– А что известно про командира миноносца?
Адмирал ответил не сразу. Поглядел на портреты кинозвезд, украшавшие стены бара, и издал нечто среднее между вздохом и урчанием.
– Его сняли с должности, – сказал он наконец. – Думаю, переведут в Ферроль. В Главном морском штабе очень косо посмотрели на то, что он отпустил пленных в Танжере.
Фалько пригубил свой коктейль. Адмирал смотрел на него строго и терпеливо ждал неизбежный вопрос.
– А она? – спросил Фалько наконец и, в последний раз затянувшись, ткнул окурок в пепельницу.
Адмирал спрятал листок в портфель.
– Знаем лишь, что она села на пароход «Маршал Лиоте», отходивший в Марсель. Могла вернуться на территорию Республики по суше, могла доплыть до Барселоны или Валенсии. Больше ничего о ней не известно. Не исключено, что направилась в Москву.
– Правда ли, что там идут аресты людей, побывавших в Испании?
– Правда. Многих отзывают отсюда. Кажется, даже Павла Коваленко, здешнего резидента. Пришла пора представить отчет. Московские процессы изменили пейзаж. И сильно нервируют людей.
– И?..
– И этого довольно. Одни после допросов возвращаются, другие исчезают в подвалах Лубянки. Ты ведь знаешь методы тамошней братии.
Фалько представил себе, как Ева Неретва стоит перед своими руководителями, как играет с ними в орлянку по правилам, принятым в этом ведомстве, где идет беспощадная закулисная борьба. Потом представил, что ей повезло и она осталась на свободе.
