3
Солнце село, и двор большого «дипломатического» дома на Брянской сразу показался сырым и неуютным.
— Маш, нам пора… Пошли?
Трехлетняя Маша встала и послушно протянула матери маленькую, испачканную песком руку.
— А игрушки? Надо собрать… И смотри, ты вся в песке… Давай-ка я тебя отряхну…
Девочка дала себя отряхнуть, села на корточки, собрала разбросанные по песку формочки и принялась ловко вкладывать одну в другую. В светлых брючках и круглой красной панамке, она была похожа на маленькую сыроежку.
— Собрала? Ну и молодец. Пошли! — Женя протянула дочери руку.
Они выбрались за пределы детской площадки и остановились, чтобы пропустить машину, и в этот момент кто-то окликнул ее:
— Женька!
Они обернулись обе, как по команде, через левое плечо, и сразу стало заметно, как они похожи.
— Лора! Не может быть! Ты откуда?
— Я-то из Парижа, а вот ты… Это что ж такое?! — Лора кивнула на Машу. — Неужели твоя?!
— Моя, — ответила Женя и улыбнулась.
— Вот это да! — воскликнула Лора и наклонилась к девочке. — И как же тебя зовут?
— Мафа, — сказала Маша.
— Мафа! Какая молодец!
— Не Мафа, а Мафа, — поправила девочка и строго взглянула на собеседницу.
— Ну конечно, ты Маша! Это я такая недогадливая, не сердись. Сколько же тебе лет, Маша?
— Три года, — сказала Маша и показала три пальца.
— Боже мой, Женька, когда это ты успела? Мы с тобой виделись, по-моему, незадолго до моего отъезда, и ты рожать вроде не собиралась?..
— Виделись мы, положим, пять лет назад…
— Неужели? Время-то как летит! Ну, рассказывай, кто наш муж?
— Наш муж — объелся груш. На самом деле никакого мужа нет. Вот так.
— Мува нет, — сурово добавила Маша.
— Ах ты моя хорошая! Мужа нет? Ну и ладно… Нет так нет. Женька, ты что же, живешь в этом доме?
Женя слегка поморщилась.
— Я живу у своих.
— Да-а?! Что такого невероятного должно было случиться, чтобы ты согласилась вернуться к родителям?
Женя нахмурилась.
— Много чего.
— А что, — испугалась Лора, — что-нибудь действительно?..
— Три года назад погиб мой брат. Разве ты не слышала?
— Да что ты! Не-ет… я ничего не знала… Я только слышала, что он уехал в командировку в Нью-Йорк. Он, что же, там и погиб?
— Нет. Приехал на несколько дней в Москву и… В общем, его убили.
— Да что ты! Кто?! Почему?
— Неизвестно. Никого не нашли.
Лора вздохнула.
— Да Господи, чего там?.. Мужик из-за границы, хорошо одетый, видно, что при деньгах… Ограбили, наверное, и все… Какой ужас! Как же теперь его семья?
— Семья в Америке.
— Как это?
— Так, — Женя пожала плечами. — Ольга нашла там работу и осталась.
— А мальчик?
— Естественно, с ней.
— Погоди, ему сколько?
— Сейчас двенадцать, а тогда было, соответственно, девять.
— А как же твои?
— Что — мои?
— Ну, родители, я имею в виду… Как они к этому отнеслись? Все-таки внук… Да еще после смерти сына… Какой кошма-ар… — Лора покачала головой. — Так вот почему ты переехала к ним?..
Женя помолчала и неохотно произнесла:
— Они очень любят Машку.
— Да-а… понятно… и что же ты теперь?..
— Слушай, Лора, может, лучше поговорим о тебе? Вы вернулись? Совсем?
— Женька-а… увы. Так не хотелось уезжать из Парижа… Знаешь, я там работала. В школе при посольстве.
— Да?
— Ну да, пристроилась как жена дипломата преподавать французский язык. Платили, правда, копейки, но, знаешь, все лучше, чем ничего. Но я тебе скажу, — она хихикнула, — это такой маразм…
— Что — маразм?
— Слушай, что мы с тобой стоим? — Лора огляделась. — Вон скамейка, может, сядем на минутку?
Они вернулись на детскую площадку, и Женя отдала Маше корзинку с формочками:
— Ты пока поиграй, а мы с тетей Лорой немного поговорим, хорошо?
Маша отошла к песочнице, перелезла через бортик и села на корточки.
— Чуґдная девка! — сказала Лора, посмотрев ей вслед. — Какая ты молодец, Женька, а мы с Вадиком все никак не решимся…
— Так что — маразм?
— Ах, ну да. Представляешь, в школе, в Париже, работает одна провинция: учителя из Воронежа, из Тулы или там… из Рязани. Кошмар! Песни под гармонь поют. Был там один экземпляр, учитель музыки — бывший массовик-затейник. Так он на новогодних посиделках изображал Деда Мороза и одновременно развлекал народ как умел. Ставил кого-нибудь из мужчин на стул, потом вызывал из публики женщину, завязывал глаза, давал ей в руки яблоко, которое она должна была просунуть мужику в левую штанину, пропихнуть вверх и перебросить в правую. Как тебе такой аттракцион?
— Здорово, — усмехнулась Женя.
— Это еще не все. Потом все вставали в круг — мужчины и женщины по очереди. Этот идиот выдавал кому-то одному полуметровую толстую палку, которую надо было зажать между ногами и передать соседу, вернее, соседке, — в то же место и без помощи рук.
— Надо будет взять на вооружение, — улыбнулась Женя, — у отца скоро гости…
— Ха-ха! Представляю себе Василия Демьяновича!.. Кстати, у вас тут, говорят, позавчера Сапрыкина укокошили? Ты слышала?
— Еще бы!
— Кошма-ар! Что говорит отец?
— Ни-че-го.
— А-а… Ну да, понятно. Вадик говорит, в МИДе такой переполох… А во вчерашней газете статья этого… как его… Хинштама… Не читала?
Женя покачала головой.
— Я газет не читаю.
— Ты? Не читаешь газет? Совсем? Слушай, Женька, ты вообще-то работаешь или сидишь дома?
— Работаю, конечно.
— Все там же? В «Московском курьере»?
— Я оттуда давно ушла. И с тех пор даже успела переквалифицироваться.
— В управдомы?
— Почти. Я теперь — ландшафтный дизайнер.
— Да-а? Как это тебя угораздило? С твоим, так сказать, пером, знанием языков и вообще… с твоей головой… заниматься фикусами?!
Женя улыбнулась.
— Ты так говоришь, потому что не знаешь их… Они — славные ребята… И главное, молчаливые. Если б ты знала, как мне надоела эта мышиная возня с кандидатами, депутатами и прочими деятелями…
