Скорее всего, думал Гулин, она сфотографировала Машу Шрамкову случайно. Об этом свидетельствуют непостановочный характер снимка и то обстоятельство, что на пленке, где нет ничего, кроме пейзажей, кадр с ребенком — единственный и последний. Данилова ее щелкнула просто потому, что она ей понравилась. А в понедельник, увидев фото по телевизору, вспомнила и решила проверить свою догадку. Для этого отнесла пленку в лабораторию и, получив снимки, собиралась звонить на передачу. Очевидно, и с соседкой хотела поделиться, но после того, как убедится в своей правоте. Вопрос в том, звонила она на телевидение или нет? Значит, надо срочно ехать в Останкино.
Застряв в огромной пробке между проспектом Мира и Звездным бульваром, Гулин рассеянно думал: «В начале двадцатого века скорость тридцать километров в час считалась огромной, а теперь, сто лет спустя, мы в часы пик передвигаемся вдвое медленнее, и это не лучшим образом сказывается на состоянии нашей нервной системы… Черт, уже три… Почему же она собиралась звонить на передачу вместо того, чтобы обратиться в милицию? И кто ее убил? Тот, кто был с Машей? Заметил Данилову с фотоаппаратом, выследил и убил?.. Но если так, то и она его видела?.. Зачем же она открыла дверь?.. И почему он, попав к ней в квартиру, не уничтожил Машину фотографию?.. Или он следил за ней еще давно? И что за человек шел за ней от метро — похититель или кто-то другой? Если бы это был похититель, она бы его узнала… Или нет?.. Если девочку она сфотографировала случайно, то его она могла и не видеть или, вернее, не обратить внимания, не разглядеть… Тогда почему она испугалась? Почему ничего не сказала соседке? Все это как-то не очень склеивается…»
В редакции с ним разговаривала женщина с озабоченным лицом, которая долго не могла понять, чего он от нее хочет.
— Повторяю: я никого не ищу. Я хочу понять, обращался ли к вам кто-нибудь по поводу этого ребенка? Шрамкова Маша, три года.
— Роза Сергеевна, — сказала другая женщина, сидевшая напротив и слышавшая разговор, — у нас же была какая-то Шрамкова на передаче. Помните?
— Шрамкова… — рассеянно повторила Роза Сергеевна, — сейчас проверим.
Она сняла трубку, набрала номер и попросила какую-то неведомую Валю посмотреть в базе данных.
— Шрамкова Маша, три года… да… да… Есть? Так… Так…
Положив трубку, Роза Сергеевна подняла на него глаза:
— Ее мать была у нас на записи передачи. Эфир был в четверг.
Гулин вздохнул.
— Это мне известно. Меня интересует другое. Вам кто-нибудь звонил с информацией об этом ребенке?
— Нет. Если бы кто-то обратился, все было бы занесено в компьютер.
— То есть, еще раз повторяю, вы уверены, что женщина по фамилии Данилова-Вильдо к вам не обращалась?
Еще четверть часа назад у него была маленькая надежда, что Данилова успела-таки позвонить на передачу и сообщить, что ей известно о похищенном ребенке. Выходит, не успела. Или не дозвонилась. Может быть, снимок потому и лежал в сумочке, что она собиралась наутро обратиться в милицию? Что же остается? Попытаться найти место, где была сфотографирована Маша? Или ехать к Шрамковым, так как Данилова все-таки из МИДа и возможность того, что Женя или ее родители были с ней знакомы, нельзя сбрасывать со счетов.
Гулин достал из кармана фотографию и еще раз внимательно посмотрел. Снимок любительский, сделан наспех, плохим аппаратом — дешевой «мыльницей». Определить, где именно он сделан, нереально, потому что, кроме куста, на снимке ничего нет. От соседки Гулин знал, что у Даниловой дача в Лужках и что каждый год, особенно осенью, она фотографировала там природу. Было ясно, что начинать надо именно оттуда, но найти по такому признаку, как куст, точное место практически невозможно. «Все равно, надо ехать на эту чертову дачу и там искать», — решил Гулин и свернул к заправочной станции.
17
Из-за пробок Гулин приехал в Лужки только в половине шестого. Свернув с шоссе и проехав по размытой дождем проселочной дороге около километра, он оказался на территории дачного поселка. Слева от дороги на забетонированном пятачке, обнесенном недостроенной оградой со сломанными железными воротами, громоздились трехэтажные новорусские коттеджи, составлявшие странный контраст с несколькими чудом сохранившимися ветхими дачками. К ограде лепилась деревянная сторожка, и жидкий дымок, поднимавшийся над крышей, был единственным признаком жизни на всем обозримом пространстве.
«Кто-то есть», — обрадовался Гулин и, поднявшись по ветхим ступенькам, постучал. Никто не отозвался. Гулин собрался было спуститься, чтобы заглянуть в окно, когда за дверью послышались шаркающие шаги и недовольный мужской голос спросил: «Вам чего?»
— Откройте, пожалуйста, — вежливо попросил Гулин, — я из милиции.
Из-за двери донеслось выразительное «Тьфу!», ворчание и снова звук шагов, на сей раз удаляющихся. Приняв междометие на счет правоохранительных органов, Гулин с остервенением заколотил в дверь ногой и чуть не свалился, когда она неожиданно открылась, и на пороге появился мужичок в тельняшке и засаленных ватных штанах.
— Чего стучать-то? Так и дверь сломать недолго! Я ж сказал — пошел за ключом.
Он почесал ногтями впалый живот, зевнул, равнодушно произнес: «Ну проходите, раз пришли», — и, слегка пошатываясь, двинулся куда-то вглубь по коридорчику, обклеенному грязными обоями.
— Вы сторож? — спросил Гулин, когда они очутились в крошечной комнатушке с единственным окном, глядевшим на сломанные ворота. У окна стоял ветхий письменный стол, наполовину заставленный пустыми водочными бутылками, а в углу — небольшой топчан, покрытый рваным одеялом, из которого местами торчала грязная вата.
— Ну, — ответил тот.
— И зовут вас?..
— Серега.
— Понятно. И давно вы тут сторожите?
Мужичок сморщил лицо, очевидно, пытаясь вспомнить, когда и как он сюда попал, но, судя по всему, ему это не удалось.
— Дык… как сказать?.. С одной стороны, недавно, а с другой — может, и давно… Это ведь как посмотреть… — и он хитро подмигнул Гулину.
— В конце сентября вы тут были?
— В сентябре-то? Был, а как же…
— Видели кого-нибудь?
— Дык… видел…
— Кого?
— Людей, кого же еще?
— Дачников?
— Не, дачников не видел… Дачников тут нет. Дачники там, — он неопределенно помахал рукой, — ближе к станции.
— А здесь их, стало быть, нет? — недоверчиво спросил Гулин. — Даже летом?
— Дык их вообще тут нету, хошь летом, хошь зимой.
Не живут они тут.
— Для чего ж тут эти дома стоят?
— Кто их знает? Деньги девать некуда, вот и понастроили.
— Тогда кого же вы тут видели?
— Михалыч приезжал…
