– Один глаз полуоткрыт. Видишь каменные стены и стропила. Руки у тебя связаны сзади мокрым ремнем; две рыбачьи сетки на лице и теле. Они оплетены ременной петлей вокруг рук. Ноги связаны в щиколотках конопляным шнуром длиной в полметра, тот затянут впереди скользящим узлом, а со спины – плоским. Ты лежишь на правом боку.
– Пусть развяжут узлы и освободят меня от сети, но пусть все останется на месте, только ослабленное. Это, полагаю, будет более щадяще, чем разрезание, перекусывание или пережигание? К делу. Детоксикация и освобождение а-ля Гудини.
– Базовая команда не принята. В доступе отказано.
– Ты что, издеваешься? Что бы это значило?
– Не хватает кода доступа.
– Какого, jebem ti majku, кода доступа? Это же моя собственная голова, perkele!
– Спасибо. Код принят.
– Что?
– Финское проклятие. Ты сам это установил.
– Тогда за дело, perkele saatani vittuu!
А потом он сидел внутри собственной головы, на лугу, окруженный бриллиантовым туманом, в объятиях проекции собственного бионического импланта, которая приобрела форму эротической мечты влюбленного в аниме девианта, и ждал. Перед его глазами медленно и горизонтально разворачивался переливчатый поясок, окруженный гало, будто прямой кусок радуги. Он догадался, что это запись состояния. «Процесс выполняется. Ждите».
Он и ждал.
Испытывая все большее нетерпение. Ловушка. Котел. Однако более всего не давала ему покоя мысль о врагах. Он надеялся, что Спалле и Сильфана, ничего не дождавшись, пойдут на постоялый двор и встретят там Варфнира. Только вот им, ему и Грюнальди, отравленным испарениями, побитым, связанным и вброшенным в какой-то подвал, это не слишком-то поможет. Как обычно, он провалил операцию нахрен. Слабо подходил на роль командира и плохо играл в команде. Он установил для них резервное задание, две точки встречи – и все. Как обычно, решил, что как-нибудь справится сам и не приготовил никакой страховки. И влез в ловушку. Простейшую из возможных. Очевидную до боли.
Хватило бы просто решить, что остальные – тоже активные игроки. И что у них есть свои люди. Случай ван Дикена, пожалуй, доказывал это достаточно отчетливо.
Полоска состояния развернулась до самого конца, и Драккайнен вдруг вплыл в темный, влажный подвал, в головную боль, в запах тухлятины и вонь лежащих на нем сетей. Болезненная точка в центре челюсти дергала, пульсировала и ныла попеременно. В темноте маячил лежащий под стеной сверток, тоже упакованный в сеть – и лежащий неподвижно. Как оно там звучало?
Олдурмэ… – убить… настоящее время, третье склонение, действие… «убивай». Но было: ней олдурмэ. Ону ней олдурме! Кахдин ону истйор сахгул! «Не убивай его! Она хочет его живым!» – видимо, так. Амитрайский. Видимо.
А значит, есть еще какая-то «она». Кахдин… Не просто «она». «Она» – уважительно. «Она – та, великая». Вот только какая из них? Фрайхор? Калло? Какая-то другая великая? Местная?
Спасибо, что хочет живым.
Головная боль наползала откуда-то из-за затылка и разливалась в висках. Тяжелая, туманящая, похмельно-мигренная – вдобавок к резкому дерганью в побитой челюсти. Вуко резко шевельнул ладонями, мокрый ремень свалился на булыжный пол, потом он сбросил с себя сетку и скорчился в резких спазмах, блюя столь отчаянно, что чуть не рассадил лоб о камни. Слезы потекли у него по лицу: горячие и крупные, словно горошины. В воздух поднялся вонючий пар. Грюнальди даже не шевельнулся.
Драккайнен переждал, пока желудок кончит выворачиваться наизнанку, последний раз сплюнул солоноватой, густой слюной и поднялся на ноги.
Пульс у Грюнальди был. Ощутимый, в сонной артерии, что располагалась иначе, чем у человека, чуть дальше, назад, у затылка. Слабый, неровный он был.
Похоже, не знали, кого точно «она хочет», и пощадили обоих. Вдохновляюще.
Он приготовил ремни и сеть, чтобы быстро набросить их, если услышит шаги, и ощупал подвал. Обычное подсобное помещение, заставленное какими-то бочками, выложенное известковыми блоками, обросшими пятнами селитры и как бы мхом. Под потолком висели ряды каких-то полок и веретенообразные рыбьи туши, топорщащие острые плавники, все пахнет дымом, все высохшее и жесткое. Двери, естественно, были заперты на дубовый засов. Атаковать их с помощью остатков магии или подождать?
Времени ждать не было. Те, возможно, как раз перерезали глотку Спалле или насиловали Сильфану – перед тем как перерезать глотку и ей.
Что еще хуже, были они неприятно, совершенно не по-средневековому ловки. Уз он не имел, а потому мог ожидать, что кто-то сюда заглянет – принести воды, проверить либо забрать одного из них на допрос, но такое могло наступить и утром и бог весть когда. К тому же они могли его сперва снова отравить, прийти впятером и вывести с клинком на глотке. Теоретически, он мог притворяться связанным и одуревшим, падать, а потом использовать элемент неожиданности. Вот только такое не обязательно удастся.
– Посвети-ка мне, Цифраль, – пробормотал он и принялся обыскивать подвал в сопровождении летающей вокруг него и посверкивающей золотистым светом феечки. Помещение, увенчанное бочкообразным потолком, тянулось вглубь, мрачное, каменистое и влажное, украшенное гроздьями вроде-как-паутин, населенных не-совсем-пауками. По стенам шмыгали некие членистоногие создания, снабженные неприятно игольчатыми лапами и пучками круглых глазок, что светились отчетливо зеленоватыми огнями. Кучи бочек с напитками, из которых доносились ароматы ферментации, покачивающиеся над головой, привешенные к колышкам куски ветчины, тушки рыбин да бесформенные колбасы, коробки с присыпанными пылью странными корнеплодами, мотки веревки, какие-то металлические штуковины, подвешенные на гвоздях, несколько деревянных ведер, воткнутых одно в другое. Даже если он выломает двери – что, выскочит наружу, вооруженный колбасами и помойными ведрами?
Под большим, почерневшим от копчения окороком, заканчивающимся такой лапой, что не хотелось и задумываться над внешним видом животного, высоко под потолком в деревянную полку был воткнут нож. Грубый, склепанный на коленке, с деревянной рукоятью и поржавевший – но нож. Такой, чтобы тому, кто спустится в подвал, можно отрезать кусок мяса, не ища чего-то еще. Какой-то чрезвычайно добрый и умный человек воткнул нож в полку точно под рукой, в месте, где его не заметил бы никто, кто пришел бы сюда не за шматом поросенка, а для проверки, подходит ли помещение под камеру.
Он прихватил деревянный подойник и вернулся к Грюнальди. Разрезал ремни и узлы на запястьях, а потом попытался привести его в себя. Мореход что-то бормотал, начал шевелиться, но вяло и беспомощно. Вуко нашел глиняный жбанчик, пахнущий остатками того кошмарного дрожжевого пива, потом воткнул шпунт в бочку и наполнил жбанчик. Что бы ни происходило, а Людей Огня будили, приводили в сознание и лечили прежде всего пивом.
А потом едва успел подставить подойник и придержать товарища за плечи, чтобы тот не разбил себе голову о край ведра.
