Прошло немало времени, пока Бенкей не слез с коня и не отошел в сторону. Жеребец смотрел на него, стриг ушами, а потом заржал, словно задавая какой-то вопрос, но следопыт медленно уходил, не оглядываясь. Конь вытянул голову вперед, оскалился и пошел следом. А Бенкей не сбавлял шага. Он перешел горный луг, бредя по снегу, а я остался смотреть, как табун сперва поглядывает вослед шагающему за Хебзагалом вожаку, а потом постепенно отправляется следом, вытянувшись в линию.
Бенкей перешел ручей, перескакивая с камня на камень, потом прошел еще немного и остановился, дожидаясь, пока кони его догонят, но оглядываться не стал.
Когда табун переходил реку за проводником, я встал, забрал вещи следопыта и пошел следом, последним. Бенкей снова зашагал вперед, прямо в сторону большой ограды из жердей, которую мы построили день назад, и ввел лошадей внутрь, туда, где стояли корыта смешанной с костьми и кусочками мяса соломы.
Бенкей отошел на дальний конец ограды, а когда последний конь вошел внутрь, мне осталось лишь опустить бревна и закрыть коней внутри.
Бенкей влез на ограду, уселся на жердях около кормушек и подождал, пока вожак подойдет и вытянет морду к его лицу. Тогда погладил коня по голове и шее, после чего спустился по другую сторону ограды и зашагал ко мне, чтобы забрать рубаху и куртку.
Он был синим от холода и стучал зубами так, что не мог выдавить и слова.
И только тогда Люди-Медведи принялись вопить.
Нас хлопали по спине, дали по рогу горячего пива. Бенкей трясся так, что ему было непросто удержать кубок у рта. Нам обоим позволили отправиться в баню, что случалось нечасто. Но когда Смильдрун подсчитала, сколько она получит за табун, это принесло ей немало радости, а веселый смех ее разносился над городком, как рев трубы.
Баня была уютным помещением, выложенным светлым, выглаженным деревом, с огромным каменным очагом, где можно было сидеть на бревнах среди горячего пара или купаться в нагретой воде в больших ведрах. Нам позволили сидеть так долго, пока мороз не сбежит из костей – и в тот день мы больше не вернулись к трудам.
Назавтра нам приказали вычистить забитый барахлом сарай около конюшни, а потом перенести туда свои вещи – мы даже получили плоский железный таз на ножках, в котором могли разводить огонь, и потому мы вырезали в крыше дымник, чтобы не задохнуться от чада. А еще нас послали к лошадям, и с этого времени мы должны были ими заниматься, кормить, обихаживать и объезжать – так, чтобы к весне их можно было продать. Вдвоем у нас с этим было немало работы, но она оказалась куда легче той, что нам приказывали выполнять обычно, к тому же мы могли проводить целые дни вне городка, лишь под присмотром стражника на частоколе, у которого под рукой были лук и труба – а потому они были спокойны, что мы не сбежим. Впрочем, стало уже настолько холодно, что мы не выжили бы в горах, даже если бы нам удалось сбежать от погони.
Тем временем Бенкей научил меня обихаживать коней так, как делают это степные кочевники, заботиться о них, узнавать, будут ли они хорошими скакунами, лечить, принимать роды, следить за копытами и множеству прочих вещей.
– Ты же, кажется, жил в Саурагаре, – сказал я. – Откуда ты столько знаешь о конях?
– У меня были родственники среди кочевников, – ответил он. – И я провел с ними немало времени. Но потом я отправился искать счастья в городе, где жизнь, казалось, более простая, достойна и интересна. Но правдой оказалось только последнее.
Когда мы носили корм или убирали навоз из ограды, за нами присматривал лишь стражник, но когда мы объезжали лошадей, всегда поблизости находился Смиргальд, поглядывая на нас своими водянистыми глазками. Все совершенно так, как было мне нужно.
Когда сын нашей госпожи крутился поблизости или сидел на ограде, Бенкей делал то, о чем я его просил.
Ездя на огромном жеребце и сидя набок, он то и дело вскакивал ему на спину, перепрыгивал с одной стороны на другую или прятался под конским животом. Когда надевал седло и узду, показывал еще больше фокусов, брал палицу и делал вид, что это лук, показывая, как стрелять назад, с конского бока или над головой.
Смиргальд смотрел на это, вытаращившись, дни напролет – и ему никогда не надоедало. В такие минуты он даже забывал обзывать нас, тыкать острой палочкой, когда мы что-то делаем, пинками разбрасывать наши вещи или метать в нас камешки ременной пращой. Просто смотрел на лошадей.
Когда же появлялась Сверкающая Росой, мы разыгрывали другое представление. Жеребец тогда шалел, вставал дыбом, бил задними копытами, месил воздух и издавал дикое рычание. Каждый видел то, что я ему готовил.
Было понятно, что ребенок станет мечтать о том, чтобы добраться до жеребца, а Смильдрун, у которой он был единственной отрадой, никогда бы ему этого не позволила.
Ограда, в которой мы объезжали лошадей, стояла рядом. Мы построили ее отдельно и по очереди приводили сюда животных, которые должны были привыкать к узде, а потом к попоне и седлу, а в конце – и к ездоку. Но когда нам приходилось отойти, например привезти корм или вывезти навоз, мы всегда заботились о том, чтобы в этой ограде стоял жеребец, одинокий и оседланный – только и ожидая всадника. Мы делали так, лишь когда нас посылали на работу приказом, чтобы никто не мог потом обвинить нас, отчего мы не в ограде.
Я делал это несколько раз, будто ставя садок на реке.
На десятый день я смог наконец, выйдя за врата, опустить на землю корзину, наполненную корнеплодами, и поднять крик.
– Ужас! Добрая Смильдрун! Ужас, – орал я. – Он там, на конь, один! Необъезженном! Не надо на конь! Бедный Смигральд!
Смильдрун испуганно вскрикнула, а потом бегом бросилась к воротам, чтобы увидеть своего сына, беспомощного и скорченного в седле на бешено несущемся вожаке. Они уже перескочили через ручей и делались все меньше, пропадая в снежной пелене. Жеребец мчался вперед, и было понятно, что Люди-Медведи не имеют и шанса догнать его на своих коренастых лошадях.
Но они бросились седлать лошадей, один впереди другого.
Дракониха уже сидела в седле, когда я припал к ее стремени.
– Добрая Смильдрун! – выкрикнул я с отчаянием. – Амитраи спасти маленький Смигральд! Мы уметь догнать! Прошу, славная Смильдрун. Если жеребец въехать в лес, бедный Смигральд упасть на скала! Удариться о ветка! Молю! Мы сами. Много людей – испугать жеребец и бежать еще быстрее!
– Так чего ты еще ждешь, крысеныш? – заорала она испуганно.
Мы оба с Бенкеем помчались к ограде, и никто не задумался, как так вышло, что у нас есть оседланные кони.
– Ты когда-нибудь играл в харбаган? – крикнул Бенкей, когда мы мчались бок о бок, желая перехватить жеребца. К счастью, мальчишка все еще не упал – он судорожно цеплялся за седло и узду и отчаянно орал.
– Нет! – крикнул я в ответ. – Только видел, как кочевники играли во дворце.
– Будет точно так же! Я брошу его тебе, как набитый мех. Ты должен его поймать, иначе нам конец! И мне все еще кажется, что будет лучше, если мы поедем прямо на перевал.
