Жители уже совладали с пожаром, и прокопченное дворище, лишенное части крыши, шипело и плевалось клубами пара и дыма. Посредине все еще горели остатки снаряда и завалы фашин, сволоченные с крыши доски, которые так и не удалось погасить. Мы пробегали рядом, и в общем гаме никто не обратил на нас внимания. На Смильдрун была лишь порванная и измазанная сажей рубаха, да еще криво надетый панцирь и шлем на голове. Кто-то бросил ей меч вместе с поясом, который она ухватила одной рукой.
Мы отворили калитку в закоулок и прикрыли за собой на засов.
Когда я оглядывался, то увидел, как что-то с сильным грохотом ударяет в ворота, и на нашей стороне из тьмы высовывается толстое, как дышло, копье, заканчивающееся четырехгранным наконечником. Я услышал лязг цепей, копье скрипнуло и вдруг подалось вперед, четыре распорки, подобные якорькам, уперлись в бревна и раскрылись, будто лепестки цветка, а ворота заскрипели, выгнулись и выпали с отвратительным грохотом и треском сломанного дерева. Я увидел, как они уезжают во тьму, влеченные упряжкой восьми крупных лошадей, а потом услышал дикий хоровой рев, и в проем ринулись люди, но я видел только ровную стену щитов и сверкающие над ними купола шлемов.
– Что они орут? – спросил Бенкей.
– Имя того молодого, которого повесили, – объяснил я. – Кричат: «Харульф! Харульф!»
Мы помчались дальше. Двух псов, выскочивших на нас, мы убили сразу, почти не останавливаясь. Бенкей перерубил одному хребет, я же просто подставил копье под прыгающую тварь, на которое пес наделся под собственной тяжестью.
Я мигом почувствовал, как славно снова обладать оружием. Я снова был человеком, которого не так-то просто заставить. Я еще не вышел за частокол Дома Росы, а уже почувствовал себя свободным.
На подворье обитатели городка с яростью бросились на напирающих пришельцев. Раздалось отвратительное громыханье столкнувшихся щитов, некоторые люди из первых шеренг свалились на землю, кто-то кувыркнулся в воздухе, поднялся адский гвалт. В мерцающем отсвете продолжающих пылать балок метались темные фигуры.
– Бенкей, двери башни! – крикнул я в отчаянье. Однако он уже стоял на коленях подле наглухо запертых дверях, ощупывая замок и засовы, как слепец.
– Ногтями их не открою, – рявкнул. – Проследи, чтобы мне никто не мешал.
Он помчался через подворье, а потом рванул двери в какой-то из сараев, сунул клинок ножа следопыта в щель, а потом нажал на дверь плечом, толкнул и открыл. Исчез внутри, я слышал, как он переворачивает внутри все вверх дном. Сам же я стоял, сжавшись в тени, с мечом в руках и с копьем, и следил за подворьем. Обитатели двора на миг остановили напор атакующих и сумели сбить их в плотную группку, выставившую перед собой стену щитов, я слышал, как грохочет оковка, как разносится лязг от столкновения тех, кто имел достаточно места, чтобы замахнуться в толпе. Я видел спины тех, кто стоял в задних рядах, видел, как они упираются всем телом, а подошвы их сапог скользят по подворью. Жуткий боевой вопль утих, слышен был лишь лязг ударов, а порой и одиночные отчаянные крики раненых.
Бенкей вернулся из сарая, неся охапку каких-то железок, гвоздей, обруч от бочки и, похоже, сломанный серп, после чего свалил все это под дверью и присел у замка.
От сражающейся группы начали отрываться одинокие фигуры и бежать в нашу сторону – или, быть может, разбегаться между домами.
Я увидел, как по улочке мчится Смильди, которого я никогда не любил: бородатый, большой грубиян, который не упускал и малейшей возможности отвесить мне пинка, а теперь он был испуганный, как дитя. Он бежал, размахивая мечом, прямо в нашу сторону, и стонал от страха, из разрубленного плеча его текла кровь. Кусок челюсти вместе с зубами свисал на полоске кожи, брызгая ручейками крови. Я подумал, что уж этого-то я убью с радостью, но он вдруг раскинул руки и упал на полушаге лицом вниз с таким размахом, что проехался по камням. Из спины его торчал короткий топор с широким острием.
Из схватки вдруг разнесся громкий, будто труба, рев Смильдрун: «К башне! Все к башне!» Сомкнутая на середине площади толпа начала прорежаться и выплевывать людей – они бежали в нашем направлении.
Я тенью промчался к лежащему Смильди, наступил ему на спину и вырвал топор, а потом погнал назад, к башне, слыша за спиной топот множества ног и возобновившееся хриплое скандирование Людей Грифонов, выкликающих имя своего мертвого земляка.
– Все бегут сюда, – крикнул я Бенкею. – Поспеши!
– Займи их чем-нибудь, тохимон, – процедил он сквозь зубы. Из дырки для ключа торчало несколько гвоздей, воткнутый одним концом распрямленный обруч от небольшой бочки, сам же Бенкей сидел боком, будто прислушиваясь к чему-то в замке, и осторожно двигал торчащими кусочками железа.
– Мне нужно время, – сказал он, сидя с прикрытыми глазами.
– Нет времени! – крикнул я с отчаянием. – У меня есть топор! Вырубим его!
– Оставь топор себе, – посоветовал он вежливо, а потом несколько раз стукнул рукоятью ножа в гвоздь и осторожно шевельнул куском обруча. Обитатели городища выбежали на площадку перед башней.
– Бенкей!..
В замке что-то щелкнуло, двери заскрипели и раскрылись.
Мы оба ворвались внутрь и захлопнули двери в абсолютной темноте.
Я вслепую ощупал створки. Не было никакого засова, но остались крюки. Возможно, запор лежал где-то рядом, но в темноте найти я его не мог. На площадке под башней раздался яростный вопль, кто-то колотил в двери, не зная, что те открыты, слышался топот, крики, лязг и свист железа.
– Защищать меня! Я открою! – крикнула Смильдрун. – Охранять Смиргальда! Я вас живьем сожру, если у него хотя бы волос с головы упадет!
Снова топот, вопли, свист стали. Тряпичный стук падающего тела, бульканье, хрип.
А потом скрежет и хруст ключа в замке. И проклятие, потому что открытый замок невозможно открыть снова.
Я потянулся за топором и нащупал крюки на дверях и в косяке, желая впихнуть туда топорище, когда дверь внезапно распахнулась, и я оказался лицом к лицу со Смильдрун. Смильдрун без шлема, красная, лоснящаяся от капель крови, обрызгавшей ее лицо, с дико вытаращенными глазами и ощеренными зубами, словно сама Азина, Госпожа Страды. Недолго думая, я схватил ее за волосы и потянул на себя, подбив ей ноги пинком. Она обрушилась на меня своим большим, тяжелым телом, и мы свалились назад, а Бенкей прыгнул к двери и потянул те на себя, а потом со скрежетом втолкнул топор в крюки, заблокировав вход. Сзади раздались отчаянные вопли и громыханье, кто-то пинал дверь, кто-то напрыгивал на нее, но открывались они наружу, и такое ничего не могло бы дать.
А я отчаянно сражался на земле в абсолютной темноте, придавленный телесами Смильдрун, которая втыкала мне предплечье под подбородок, пытаясь вырвать из моей хватки вторую руку, толстую и скользкую, как огромная змея. Мне не хватало дыхания. Я провернулся и ударил изо всех сил Дракониху коленом в ребра, потом сумел нащупать ее руку и выкрутить ее в запястье наружу, ощущая, что она все еще сжимает в ней большой кованый ключ к башне. Мне удалось перебросить ее вывернутую руку над головой и выскользнуть из-под толстого тела. Она должна была пасть на лицо, когда я выламывал ей плечо, потянув руку вверх, однако она оперлась второй рукой в пол и, скуля хриплым голосом, принялась выгибать вывернутую руку в локте. Я не мог ее удержать, хотя тянул я двумя руками, поскольку была она сильной, как медведь. Пнул ее в голову и вырвал ключ из пальцев, а потом отскочил, нащупал в темноте замок, воткнул ключ и провернул. А потом вырвал его из отверстия.
