Только корабль с головой дракона на штевне движется, ломая лед, все медленнее, а потом останавливается. Корпус наполовину высовывается на лед, но уже не в силах его проломить, а потому потихоньку соскальзывает в полосу темной воды и замирает.
Раздается скрежет, и кусок борта опускается, открывая прямоугольное отверстие, изнутри вырывается пар, наружу высовываются сходни и упираются в лед.
Корабль выплевывает из себя людей. Фигуры разбегаются по льду, приседают, поводя вокруг натянутыми луками и небольшими арбалетами. Шестеро.
Едва заметные в белых одеждах, с мечами за спиной, с головами под капюшонами.
Минута тишины, и сдавленный окрик: «Чисто!»
Скрежет, топот, на сходнях появляется больше людей.
Теперь на снег друг за другом съезжают четверо больших, окрашенных в белый цвет саней. Они солидны, построены из наилучшего дерева и легких, крепких костей морских животных, с полозьями, на которые наклеены полосы меха морсконя, скользкого и крепкого, ложащегося назад и действующего как смазка, но не дающего саням соскальзывать в сторону.
На сани нагружены обернутые в кожу узлы, на одних едет большой, закругленный пакет, накрытый куском белой материи.
Теперь по сходням спускаются кони, накрытые белыми чепраками, коренастые, тяжелые тягловые кони побережья и пять скакунов. Все подкованы на четыре копыта зимними подковами, которые не дают скользить на льду.
Шесть стрелков все время контролируют окрестности, остальные управляются подле саней, запрягая по два коня в каждые и ведя скакунов.
Все происходит в тишине и поспешности и длится не больше десяти минут.
Драккайнен отстегивает кусок меха, закрывающего рот, и обращается к шкиперу, стоящему в открытом люке корабля.
– Осот, на море. Сигнал?
– Красный дым днем, синий огонь – ночью. Если невозможно, четыре обычных огня в ряд каждые десять шагов.
– Хорошо. Boh.
– Отыщи дорогу, Ульф. Найдите все, во славу Сада.
– Жди неделю, потом возвращайся.
– Никогда, стирсман. Я Брат Древа. Я не отступаю. Жду сигнала. Или пойду за вами.
Драккайнен вздохнул и застегнул капюшон. Потом обернулся к своим.
– Начинаем. Река замерзла, приведет нас к горам. Не гнать быстро, не форсировать лошадей. Ровный, быстрый темп. Сперва увидим, как оно идет, потом попробуем легкую рысь. Разрядить арбалеты, а то треснут. В дорогу. Каждый – в свои сани, бегом!
– Рьокан-ро!! – крикнул Спалле.
Драккайнен воздел очи горе и вскочил в седло Ядрана. Прижался на миг к его шее, поглаживая голову, а потом выехал во главу конвоя.
Сани скользили в тихом хрусте снега, естественно, безо всяких там звоночков и бряканья. Это лишь выглядело как святочные сани – за последними раскинутый мех, принайтовленный к небольшому шесту, затирал следы.
Лед на берегу моря вовсе не ровный – полно тут громоздящихся друг на друга плит, смерзшихся в странные формы, мелких застывших волн и неровностей. Сани с грохотом подпрыгивали, упакованная в свертки амуниция перекатывалась, но – как-то, да ехали.
Вот только значительно медленнее, чем предполагали.
До устья добрались только через час петляния и нащупывания безопасной дороги, слушая, как морские волны булькают и шипят подо льдом.
Драккайнен поднял ладонь и приказал остановиться на отдых.
Мгновенно накрыли исходящих паром лошадей толстыми попонами, Братья Древа соскочили с саней и натянули арбалеты, а потом залегли в снегу, целясь во все стороны света.
– Филар, ко мне! – крикнул Драккайнен, выходя на высокий берег реки и бредя по доходящему до колен снегу.
Парень отправился следом и остановился, глядя, как Вуко отряхивает от снега большую, торчащую над берегом скалу.
– Хорошо, эта подойдет.
– Ты о чем, Ульф?
– Ты здесь условился встретиться со своими людьми?
– В этих местах. При устье первой реки.
– Как пишут по-кирененски? Иначе, чем по-амитрайски?
– Иначе. Знаки у нас другие.
– Твои люди умеют читать? Этими знаками?
– Умеют. По крайней мере простым алфавитом, кораганом.
Драккайнен вручил ему кусок угля.
– Тогда пиши: «В городе Людей Вулкана, на северном острове» – и нарисуй свой клановый знак.
Филар отстегнул маску капюшона и взглянул на Вуко черными глазами, будто удивленный горностай.
– Но это же ничего не даст. Это уголь. Осыплется, ветер его сдует, а дождь смоет.
– Парень, я знаю, что говорю. Пиши. Остальным займусь я.
Вуко отступил и смотрел, как Филар чертит знаки на плоской поверхности скалы. Квадратные, сложные, из горизонтальных, косых и вертикальных линий. Уголь крошился на морозе, но геометрические линии, пожалуй, были читаемы. Понятия не имел, отчего ждал японских идеограмм. Ассоциации.
Символ журавля нарисовать было сложнее, но все же удалось, только что вышел тот довольно крупным.
– Теперь отойди, – приказал Драккайнен. Стянул зубами рукавицу и вынул из-за пазухи граненый пузырек хрусталя, в котором колыхалась толика маслянистой жидкости. Сбил горлышко, а потом повел по линиям, обозначенным углем, старательно, как сумел. Потом критично осмотрел результат и пустой хрусталь, отбросив тот далеко в сугробы.
Потом отступил и вытянул, растопырив пальцы, ладонь.
– Klatu barada nikto, perkele!
Фыркнуло, как магнезия – ослепительной вспышкой и клубами пахнущего порохом дыма, а потом открылись знаки, выжженные и наполненные чернотой.
– Видишь, можно деять и так, – сказал Драккайнен чуть свысока. – Одной каплей, как тушью. И скала вовсе не превращается в говорящего каменного медведя. Ладно, в дорогу.
По реке сани двигались куда быстрее, с шипеньем снега под полозьями и фырканьем лошадей, и осталось это единственными звуками, кроме карканья воронов.
Драккайнен ехал впереди как разведчик, время от времени осторожно осматриваясь по берегу или изучая заснеженную реку из сухого камыша на поворотах.
Часа через четыре оценил, что они преодолели три четверти пути, и приказал встать на отдых. Расставили караулы, в металлических посудинах загорелись куски огненного льда, разогревая в котелках густой суп. В каждых санях был свой котелок и смешанные группы Братьев Древа и Людей Огня. Вуко поймал себя на том, что то и дело поглядывает на Сильфану, сидящую подле Спалле и двух ассасинов Фьольсфинна, из которых один накрыл ее спину попоной, но Вуко только фыркнул и пошел чего-то перекусить. Кони получили высокоэнергетический фураж с жиром, сушеным мясом, овсом и орехами.
Потом они гнали что было духу, пока не опустилась ночь, но когда остановились, горы впереди сделались солидными и величественными, и стали напоминать, собственно, горы, а не какие-то синие невыразительные тучи, маячащие на горизонте.
