Он, разумеется, преувеличивал. Никакое это было не
хихиканье, а мягкие смешки, перемежающиеся легким приятным женским смехом.
Грудной смех, поверхностный, порхающий, словно бабочка, смех на выдохе — разные
оттенки смеха.
— Обрати внимание, на этом диске нет гомерического
хохота, верно? — принялась рассуждать Майя.
— Да, никто не ржет, — согласился Стас.
— Значит, это не то, что «мешочки со смехом», которые в
магазине забавных подарков продают. Ты его развязываешь, он хохочет, и ты
хохочешь вместе с ним. Здесь совсем другое… И этот узел. Такой же, как у
Савиных, на ленте с ключом. Что бы это могло означать?
— Это тебе Сильвестр скажет, — с оттенком ревности
в голосе сказал Стас. — Он у нас специалист по разгадыванию ребусов. А я
только улики для него собираю. Не, следователь тоже может чего-то скумекать.
Иной раз такие продвинутые версии выдает — аж дух у меня захватывает. Но пока
что он в тупике.
Глава 17
Джоконда опять смеется. Укрощение
Чепукина. Узелок завяжется, узелок развяжется
— Знаешь, что нам необходимо выяснить? — спросил
Половцев у Майи, в очередной раз появившись в квартире Сильвестра. Голос он
понизил, поэтому девушка ответила ему шепотом:
— Что?
— Почему мы все это не продолжаем? — Он сделал
замысловатое движение руками и посмотрел на Майю пытливо.
— Что — это? — еще тише спросила она, сразу
догадавшись, о чем речь.
— Ну… Мы целовались, разве нет? Это для тебя совсем
ничего не значит?
— Значит, — быстро ответила она. — Можешь
пригласить меня на свидание. Правда, от Сильвестра Семеновича придется наши
отношения скрывать. Почему-то мне кажется, что он будет против.
— Почему-то мне тоже.
Они начали думать, когда смогут встретиться, и поняли, что
сначала придется закончить дело с утопленниками.
— Что это вы тут шушукаетесь? — спросил Сильвестр,
появившись в коридоре совершенно неожиданно. Они не слышали, как он открыл
дверь комнаты, и одновременно вздрогнули.
— Я… рассказываю Стасу про Веру Витальевну.
— Разве она не уехала? — изумился Половцев. —
Вы же говорили, что она больше с вами не живет.
— Ну да. Она живет в квартире напротив, — повел
бровью Сильвестр. — У Чепукина.
— У Чепукина?! Шутите вы, что ли?
— Нет. Нашей тете Вере удалось приручить это
лох-несское чудовище. Оно не только открыло ей дверь, но и впустило внутрь.
Пока она находилась там, Чепукин не играл на баяне, не стучал деревянной ложкой
по батарее, не швырялся картошкой в котов и не обливал влюбленных из окна
овсяным киселем. И еще он перестал мусорить в подъезде. Соседи были в таком
восторге, что принялись умащивать тетю Веру, чтобы она задержалась. Потому что
только ей одной удалось с чудовищем поладить. Она говорит, что Чепукин увлекся
чтением любовных писем. В подъезде тишь да благодать.
— А ночует она где? — спросил Стас.
— У Чепукина, — хором ответили Сильвестр и Майя.
— Поразительная женщина. Какая выдержка! Кстати, у меня
есть новости. Ты просил меня пообщаться с мужем нашей третьей жертвы, Василием
Матвейкиным. Так вот — я пообщался.
Сильвестр действительно просил. Исходил из того, что в вещах
Савиных и Баландина им удалось обнаружить одни и те же предметы.
— «Смех Джоконды» Матвейкин отыскал довольно быстро, —
продолжил Стас, устраиваясь на своей любимой кухонной табуретке. — Диск
обнаружился в одной из сумочек погибшей. У нее их был миллион. Майя, у тебя
тоже миллион сумочек?
— Нет, она слишком привязчива для того, чтобы менять
одно на другое слишком часто, — ответил вместо своей помощницы Сильвестр.
Тон его был холоден.
Стас был уверен, что в этих словах есть подтекст, но виду не
подал.
— С узлом дело обстояло хуже, — продолжал он как
ни в чем не бывало. — Бедный Матвейкин перерыл весь дом.
— И все-таки нашел? — спросила Майя, которая тоже
чувствовала себя не в своей тарелке. — А где нашел?
— На любимом жакете Ольги Петровны. В петлицу она
продела красивую тесьму. Вот на ней и был завязан узел — точно такой же, как
его родные братья у Савиных и Баландина. Ну? И что все это значит? —
требовательно спросил Стас у Сильвестра.
— Если бы я знал, — ответил тот. — А я даже
представить себе не могу, что все это значит. Если мы имеем дело с тремя
убийствами, то почему нет никаких следов насилия на телах жертв? Если это
самоубийства — почему они совершались так странно? Человек в общественном месте
или по дороге домой, прямо в подъезде, скидывает с себя всю одежду и бежит
топиться! Чушь какая-то. И какую роль играют все эти странные совпадения? Смех,
записанный на диск и узлы, завязанные на разного рода веревках? И это у всех
трех погибших людей! Возможно, есть и еще что-то общее, чего мы не заметили…
— Не верю, что ты чего-нибудь не заметил, —
подольстился Стас, опасаясь, что Сильвестр пронюхает про его зарождающийся
роман с Майей, вмешается и все испортит.
— Я чувствую, что чего-то не ухватил, — продолжал
вслух переживать тот. — Что-то такое лежит на поверхности… Не знаю, как
объяснить.
— Может, вам отвлечься? — сочувственно спросила
Майя. — Кино посмотрите. Вам много новенького прислали. Ведь часто бывает,
что какая-нибудь фраза или эпизод натолкнут на мысль, верно?
Сильвестр согласился. Однако ближайшие события показали, что
вовсе не кино, а вполне жизненное происшествие вывело его на правильный путь. А
произошло это вот как.
Глава 18
Бабочка-самец, скачущие милиционеры
и прочие художества. Информация к размышлению
О том, что в сквере перед кинотеатром «Пушкинский»
происходит какое-то безобразие, Половцев узнал из радиопереговоров коллег,
дежуривших в этом районе, но сперва не обратил особого внимания — в столице
ежечасно приключались истории не только криминальные, но и комические, а то и
просто идиотские. Но выслушав некоторые подробности, он мгновенно собрался и помчался
к месту события. Сделать стремительный рывок его заставили два слова — «голый»
и «фонтан». Это могло быть совпадением, а могло и путеводной ниточкой в трудно
идущем расследовании.
Картина, представшая его взору, была загадочной и
отвратительной одновременно. В сквере по всему его внутреннему периметру стояла
огромная толпа хохочущих и кричащих людей. Был ранний вечер, когда на
Пушкинской площади особенно много народа, возвращающегося с работы, спешащего в
магазины и просто прогуливающегося по центру. В это же время начинались
наиболее посещаемые сеансы в кино, так что такое стечение публики было
объяснимо. Однако не вполне объяснимо было то, из-за чего царило такое
оживление и веселье.
Пробившийся в первый ряд Стас, привычный ко всяким
непотребствам, был поражен открывшейся картиной. Вокруг фонтана огромными, но
плавными, почти балетными прыжками скакал неизвестный мужчина, чье голое тело
покрывали лишь густые черные волосы, да и то не везде. Зато к спине обнаженного
прыгуна были прикреплены сделанные то ли из материи, то ли из бумаги крылья.
Крылья имели размах метра два и сильно шуршали во время коротких перелетов.
Кроме того, на его голой талии находился черный брючный ремень, к которому была
привязана веревка. На веревке свободно болтался и бился о тощие волосатые ноги
мужчины большой целлулоидный пупс.
