— Печально, не так ли? — тихо проговорила Сендрин, прежде чем догадалась, что он не может ее понять, не глядя на ее губы.
Но он, должно быть, почувствовал, что она обратилась к нему, так как повернулся к ней.
— Извините, что вы сказали?
— Я только заметила, что печально видеть, как горит рождественская ель. Кроме того, она осыпалась так рано.
— Они никогда не выдерживают больше нескольких дней при такой жаре.
— Мы с братом никогда не могли себе позволить рождественскую ель, — сказала она. — Иногда он с друзьями забирался в чей-нибудь сад и срубал для нас маленькую елочку, но чаще всего у нас была только ветка и несколько свечей.
— Звучит идиллически. Не давайте ввести себя в заблуждение: рождественские праздники здесь, у нас в доме, редко проходят так мирно, как в этом году. Умиротворить всех не смогло бы даже самое большое дерево, — Адриан немного смущенно улыбнулся. — К счастью, Валериан увлечен своими жуткими историями об Омахеке. Он теперь не такой спорщик, каким был раньше.
— Вам не кажется, что вы к нему несколько несправедливы?
— Вы на самом деле так думаете? Я считал, что вы лучше его знаете.
— Он полон ненависти, — заметила Сендрин, — но не к вам. Иногда так можно подумать, но я уверена, что в глубине души он ненавидит только самого себя.
Ель уже почти сгорела. Пока догорали последние иголки, поднимался густой белый дым. Сендрин отправила обеих девочек в классную комнату, чтобы они выполняли задания по математике. Она и Адриан еще на некоторое время оставались у костра. Черное пятно от сожженного термитника было теперь полностью покрыто пеплом от ели.
— Я бы хотела узнать, почему саны тогда подожгли сооружение термитов, — задумчиво проговорила Сендрин.
Адриан отвернулся и смотрел вслед дыму, который уплывал на восток.
— Кто знает, какие послания они получили от него.
— От термитника?
Он кивнул.
— Талант шаманов. Они могут заставить разговаривать предметы.
— Вы говорите так серьезно…
— Это серьезное дело.
— Шаманы есть и среди служителей дома?
— Саны не признают авторитетов — именно поэтому так удивительно, что они быстро привыкли к колониальному господству. Их кланы не имеют ни вождей, ни знахарей. По их убеждению, каждый человек может стать шаманом, он просто должен быть к этому готов.
Когда она непонимающе посмотрела на него, он продолжил:
— Шаманом является каждый, кто силой своего духа проникает в другие миры. Это, по представлениям санов, делает его подобным умирающему — с тем лишь различием, что для умирающего не существует пути назад. А шаман возвращается домой и позволяет другим участвовать в своих опытах. — Адриан наклонился и достал из жара горящую ветку. — Шаман смог бы, скорее всего, поговорить с этим огнем, так же как и с травой, землей, деревьями и горами. Со всем, что нас окружает. Сан выбрал бы для этого другие слова, но в целом можно опираться на такое утверждение: каждая вещь имеет нечто подобное душе, с которой шаман может вступить в контакт. Он переносится в тот мир, в котором эта душа может заговорить с ним.
Сендрин усмехнулась.
— А я уж думала, что мы, немцы, виноваты в безразличии санов. При этом они все постоянно парят в каких-то других мирах.
Адриан, улыбаясь, покачал головой, но это была улыбка, какой одаривают неразумного ребенка, слишком маленького, чтобы понимать разговоры взрослых.
— Только у немногих талант выражен так сильно, что они могут применять его осознанно. Большинство совершают свои путешествия духа, когда спят. Мы, пожалуй, назвали бы это просто снами.
— Значит, я не помешаю Йоханнесу в его беседах с чайными чашками, если обращусь к нему? Это меня успокаивает.
— Вы не должны насмехаться над этим.
— Нет, наверное, не должна. — На самом деле она просто пыталась скрыть свой внезапный испуг, охвативший ее при словах Адриана. Путешествия духа в другие миры… Возможно, также и в термитник?
— Скажите, — попросила она, — свои путешествия шаманы могут совершать также и в прошлое?
— Почему вы спрашиваете об этом?
Она рассеянно улыбнулась.
— Просто навязчивая идея.
Адриан изучал ее взглядом так долго, что ей стало почти неприятно.
— Что вы видели? — спросил он через некоторое время.
— Видела? — повторила она нервно. — Что вы имеете в виду?
— Почему вы спрашиваете о прошлом?
— Простите, но именно вы рассказали мне об истории дома. Что плохого в том, если я сейчас… — она запнулась и пренебрежительно махнула рукой. — Забудьте об этом.
— Нет, — он положил руку ей на плечо и крепко его сжал. — Это было той ночью, когда горело это проклятое сооружение термитов, я прав? Вы что-то пережили.
Она убрала его руку и отвернулась.
— Пожалуйста, — сказал он ей вслед. — Позвольте мне видеть ваши губы. Мы должны поговорить.
Она неохотно повернулась.
— О чем? О химерах санов?
— Это не химеры. И я верю, что вы кое-что знаете об этом.
— Я не знаю абсолютно ничего. И уж наверняка мне ничего не известно ни о каких путешествиях духа.
— С вами случалось что-нибудь подобное раньше? Дома, в Бремене? — Он пытался взять ее за руки, но она вырвала их. — У вас уже тогда бывали видения?
— Я видела сны так же, как и все остальные.
— Нет, по-другому. Вы не просто видели сны, не так ли?
— Как вам такое могло прийти в голову?
— Мы оба знаем, что это правда.
Она гневно сложила руки на груди.
— Откуда, Бога ради? Скажите, как вы можете утверждать что-либо подобное?
Она видела по нему, что он только сделал вид, будто бы не понял вопроса.
— Дома было так же, как и здесь, на Юго-Западе? Или теперь вы видите другие картины?
На мгновение Сендрин сжала губы и помолчала. Затем она все же тихо ответила:
— Страшнее.
Он облегченно выдохнул.
— Вам стало лучше после того, как сгорел термитник?
— Гораздо лучше. Я… — она умолкла, потому что ей стало все понятно. — Это были Вы. Вы сожгли термитник!
Он ничего не ответил.
Сендрин не могла в это поверить.
— Я думала, вы — друг туземцев. И, тем не менее, вы не придумали ничего лучшего, чем разрушить их святыню?
— Для санов холм был святыней, это правда. Но для вас, Сендрин, он был чем-то большим. Он стал опасным. Он должен был исчезнуть.
