– Мой дорогой доктор Пейден, для меня сведения о том, из какой шахты добыта эта бирюза, гораздо ценнее этого камня. Итак, вы можете сделать то, о чем я прошу? И, – сухо добавил он, – уверены ли вы, что ваши жена и дети не будут возражать?
Но Пейден уже поднялся на ноги и поместил бирюзовый камешек в полиэтиленовый пакетик на молнии, мысленно перебирая, какие химические и минералогические тесты ему придется провести.
– Возражать? – бросил он через плечо, удаляясь в святая святых своей лаборатории. – Да кого это волнует!
9
Трижды повернув не в ту сторону и дважды остановившись, чтобы узнать направление, лейтенант д’Агоста наконец выбрался из лабиринта остеологического отдела и оказался на первом этаже. Он медленно двинулся к выходу через Большую ротонду, глубоко погруженный в свои мысли. Его встреча со старшим хранителем Моррисом Фрисби оказалась пустой тратой времени. Ни один из последующих допросов также не пролил света на убийство. Д’Агоста так и не сумел выяснить, как преступнику удалось выйти из музея.
Он бродил по музею с самого утра, и теперь у него болели ноги и поясница. Это все больше начинало походить на типичное нью-йоркское убийство, случайное и бессмысленное; расследовать такие – чистый геморрой. Ни одна из сегодняшних ниточек никуда его не вывела. В сухом остатке получалось, что Виктор Марсала был неприятным человеком, но хорошим работником. Ни у кого в музее не было оснований его убивать. Единственный возможный подозреваемый – Брикстон, специалист по летучим мышам, поссорившийся с Марсалой двумя месяцами ранее, – во время убийства был за границей. И потом, ботаники такого рода никогда не бывают убийцами. Члены команды д’Агосты уже допрашивали соседей Марсалы в Саннисайде в Куинсе. Все отзывались о нем как о тихом холостяке, который держался особняком. Никаких подружек. Никаких вечеринок. Никаких наркотиков. И вполне вероятно, никаких друзей, кроме разве что Сандовала, лаборанта из остеологического отдела. Родители жили в Миссури, сына много лет не видели. Тело было найдено в темном, редко посещаемом уголке музея, пропали бумажник, часы и карманные деньги. Д’Агоста почти не сомневался, что это очередное ограбление, которое пошло по плохому сценарию. Марсала оказал сопротивление, а безмозглый преступник запаниковал, убил его и утащил тело в нишу.
Дело усложнялось тем, что у следствия не было недостатка в вещественных доказательствах, – если уж на то пошло, д’Агоста и его люди просто тонули во всем этом. На месте преступления была целая гора волосков, волокон, отпечатков. Тысячи людей прошли по этому залу с тех пор, как здесь в последний раз производилась тщательная уборка (включая протирку шкафов), и оставили повсюду свои жирные следы. Двое детективов просматривали видеозаписи с камер наблюдения музея, но пока ничего подозрительного не обнаружили. Тем вечером на работе задержалось более двухсот сотрудников – и это называется уик-энд! Д’Агоста теперь видел все очень ясно: еще неделю-другую он будет биться головой о стену, расследуя это дело, тратить время на бесплодные гипотезы. Потом дело будет сдано в архив и перейдет в категорию висяков – еще одно паршивое нераскрытое убийство с мегабайтами расшифрованных допросов, цифровых фотографий и различных анализов, которые будут плескаться в базе данных нью-йоркской полиции, как грязная вода у пирса, не имея другой цели, кроме как уменьшить процент раскрываемости по отделу.
Он ускорил шаг, направляясь к выходу, и тут заметил знакомую высокую фигуру: агент Пендергаст шагал по мраморному полу ротонды так быстро, что его черный костюм ходил ходуном.
Д’Агоста удивился, встретив его здесь, в музее. Он не видел Пендергаста со времени частного обеда, который дал агент ФБР за месяц до того, как д’Агоста отпраздновал свою свадьбу. Еда и вино были самыми изысканными. Пендергаст готовил все сам с помощью своей домохозяйки из Японии. Еда была просто невероятная… По крайней мере, до тех пор, пока Лора, жена д’Агосты, на следующее утро не прочла меню и они не поняли, что среди прочего ели суп из рыбьих губ и кишок (Sup Bibir Ikan) и коровий желудок, кипяченный с беконом в коньяке и белом вине (Tripes à la Mode de Caen). Но лучшее, что было на этом обеде, – сам Пендергаст. Он пришел в себя после трагедии, которая случилась с ним полтора года назад, и вернулся после восстановительной поездки на лыжный курорт в Колорадо; его смертельная бледность и невероятная худоба остались в прошлом, и теперь он физически и эмоционально пришел в норму, по крайней мере в своей обычной сдержанной манере.
– Привет, Пендергаст! – Д’Агоста поспешил через ротонду и ухватил его за руку.
– Винсент. – Бледные глаза Пендергаста на секунду задержались на д’Агосте. – Как я рад снова вас видеть.
– Хотел еще раз поблагодарить вас за обед. Вы превзошли самого себя. И для нас это было важно. Для нас обоих.
Пендергаст кивнул с отсутствующим видом и обвел взглядом ротонду. Его мысли явно были чем-то заняты.
– Что вы здесь делаете? – спросил д’Агоста.
– Консультировался… с одним хранителем коллекции.
– Забавно. Я делал то же самое. – Д’Агоста рассмеялся. – Как в прежние времена, да?
Однако Пендергасту это не показалось забавным.
– Послушайте, что, если я попрошу вас об услуге?
Ответом на это был неопределенный, уклончивый взгляд.
Д’Агоста храбро продолжил:
– Не успел я вернуться из медового месяца, как Синглтон повесил на меня это убийство. Вчера вечером был найден мертвым лаборант остеологического отдела – убит ударом по голове, тело спрятали в темном углу. Похоже на ограбление, которое переросло в убийство. У вас чутье на такие вещи, вот я и подумал, может, вы поделитесь соображениями, посмотрите…
На протяжении этой речи Пендергаст становился все более беспокойным. Наконец он взглянул на д’Агосту с таким выражением, что тот замолчал на полуслове.
– Извините, мой дорогой Винсент, но боюсь, что в настоящий момент у меня нет ни времени, ни желания обсуждать с вами какое-то дело. Всего доброго.
Он едва заметно кивнул и направился к выходу из музея.
10
В глубинах величественного, в стиле немецкого ренессанса, здания «Дакоты»
[7], в конце ряда из трех соединенных и совершенно обособленных от остальной части дома апартаментов, за выдвижной перегородкой из дерева и рисовой бумаги находился учи-роджи – внутренний сад японского чайного дома. Между карликовых вечнозеленых деревьев петляла дорожка, выложенная плоскими камнями. В воздухе стоял запах эвкалипта, слышалось чириканье невидимых птиц. Чуть дальше располагался сам чайный домик, маленький и безукоризненный, едва видимый в импровизированном вечернем свете.
Этот практически мираж – частный сад, миниатюрный и изящный, в твердыне огромного жилого здания на Манхэттене – был создан агентом Пендергастом как место для медитаций и восстановления душевных сил. Теперь он сидел на резной скамье дерева кейаки, чуть в стороне от тропинки и перед крохотным прудом с золотыми рыбками. Оставаясь неподвижным, он глядел на темную воду, где хаотично плавали оранжево-белые рыбки, похожие на тени.
