– Он, может, немного надоедливый, но он первоклассный специалист. И потом, я получаю удовольствие оттого, что Фрисби крутится, как уж на сковородке.
При имени Фрисби лицо Марго потемнело.
– Как вы себя чувствуете? – спросил д’Агоста. – Я имею в виду, здесь, в музее. Я понимаю, что для вас это нелегко.
– Ничего, я справляюсь.
– Вам не дает покоя Фрисби?
– С ним я тоже могу справиться.
– Хотите, я с ним поговорю?
– Спасибо, но это не поможет. При открытой конфронтации можно потерять все и не приобрести ничего. Музей – это настоящий гадюшник. Если я не буду особо высовываться, то все будет в порядке. – Она помолчала. – Слушайте, я хотела поговорить с вами кое о чем еще.
– Да?
Хотя они были одни, Марго понизила голос:
– Вы помните, как Сандовал проверял для нас запись в инвентарной книге к этому скелету?
Д’Агоста кивнул. Он пока не понимал, к чему она клонит.
– И, когда дошло до имени препаратора – доктора Паджетта, Сандовал сказал: «О, тот самый».
– Да.
– Мне тогда это показалось странным. И вот сегодня я спросила об этом у Сандовала. Он, как и многие музейные сотрудники, любит собирать старые байки и слухи. Так вот, он сказал, что у этого Паджетта, служившего хранителем коллекции много лет назад, была жена, и она исчезла. Случился скандал. Ее тело так и не было обнаружено.
– Исчезла? – переспросил д’Агоста. – Это как? И что, был за скандал?
– Он не знает, – ответила Марго.
– Вы думаете о том же, что и я?
– Вероятно… и у меня от этого мурашки по коже.
27
Лейтенант Питер Энглер сидел за заваленным бумагами потертым столом в шумном офисе Администрации по безопасности на транспорте. За окном располагалась взлетно-посадочная полоса 4L-22R аэропорта Кеннеди, по которой, грохоча двигателями, непрерывно двигались самолеты. Внутри было не менее шумно; здесь стоял непрерывный звон телефонов, сотрудники АБТ стучали по клавиатурам, хлопали дверями и – что случалось довольно часто – протестующе или гневно повышали голос. Прямо через коридор некий плотно сбитый человек из Картахены проходил обыск на предмет того, не прячет ли он что-нибудь в полостях тела (это было видно через довольно широко раскрытую дверь).
Как это сказано в «Царе Эдипе» Софокла? «Каким ужасным может быть знание истины». Энглер быстро перевел взгляд на бумаги, разбросанные на столе.
Поскольку других возможностей у них почти не осталось, его люди проверяли, каким путем Альбан мог попасть в Америку. У Энглера на руках имелся один неопровержимый факт: последним известным местонахождением Альбана (прежде чем он объявился мертвым у дверей дома в Нью-Йорке) была Бразилия. Поэтому Энглер разослал своих людей в аэропорты, на Пенн-стейшн
[24] и автобусный терминал Портового управления в поисках каких-либо сведений о перемещениях Альбана.
Энглер взял стопку бумаги. Списки людей, прилетевших в Штаты из Бразилии за последние несколько месяцев через аэропорт Кеннеди. Это была одна из многих подобных стопок толщиной в дюйм. Ищете улики? Да их тут целая гора, и все они, скорее всего, просто бесполезные бумажки. Пустая трата времени. Его люди изучали такие же списки, искали известных преступников, с которыми мог быть связан Альбан, проверяли все, что казалось неестественным или подозрительным.
Сам Энглер часами просматривал лист за листом, ожидая чего-то – чего угодно, – что привлекло бы его внимание.
Он знал, что мыслит не как средний коп. У него было правополушарное мышление: он всегда ждал некоего интуитивного скачка, некой странной связи, которая остается незаметной для более правильного, логически мыслящего мозга. Такой метод не раз сослужил ему добрую службу. И вот он сидел, листал страницы и читал имена, даже не зная, чего ищет. Потому что им было известно одно: под своим настоящим именем Альбан границу не пересекал.
Говард Миллер
Диего Кавальканти
Беатрис Кавальканти
Роджер Тейлор
Фриц Циммерманн
Габриэл Азеведу
Педро Алмейда
Внезапно его посетило ощущение (причем не впервые за время расследования этого дела), что кто-то уже прошел этим путем перед ним. Ощущение это основывалось на мелочах: незначительный беспорядок в бумагах, в которых не должно было быть беспорядка, картотечные ящики, содержимое которых вроде бы недавно просматривалось, и несколько человек, туманно помнивших, что кто-то, кажется, уже обращался с подобными запросами то ли полгода, то ли год назад.
Но кто бы это мог быть? Пендергаст?
При мысли о Пендергасте Энглер испытал знакомое раздражение. Никогда прежде он не встречал таких людей. Если бы этот человек проявил хоть малейшее стремление к сотрудничеству, то, возможно, не было бы и нужды просматривать все эти документы.
Энглер выкинул из головы этим мысли и вернулся к спискам. У него было легкое несварение, и он не хотел усугублять его мыслями о Пендергасте.
Денер Гуларт
Маттиас Кан
Элизабет Кемпер
Роберт Кемпер
Наталия Роча
Тапанес Ланьдберг
Марта Берлиц
Юрий Паис
Он вдруг остановился. Одно имя – Тапанес Ланьдберг – выделялось среди других.
Чем? Ему и раньше попадались необычные имена… но они ни о чем не говорили. Что же зацепило его в этом?
Он принялся размышлять. Что там Пендергаст говорил о сыне? Он сказал так мало, что каждое слово запечатлелось в мозгу Энглера. «Он обладал удивительной способностью справляться с худшими неприятностями». Было и еще что-то. Что-то запомнившееся. «Ему доставляли удовольствие злые игры. Он был большим докой в устрашении и унижении».
Игры. Устрашение и унижение. Интересно. Какой смысл скрывался за этой завесой слов? Может быть, Альбан был пройдохой? Любил пошутить?
Энглер взял карандаш и медленно, вытянув губы трубочкой, стал на верхнем поле страницы строить анаграммы из имени Тапанес Ланьдберг.
Тапанес Ланьдберг
Тапанес Бергланьд
Сада Планьтенберг
Абрадес Планьгент
Абрадес Планьгент. Подчиняясь какому-то озарению, Энглер вычеркнул из последнего варианта буквы, входящие в имя Альбан. У него осталось:
Он перешел на нижнее поле страницы и начал переставлять оставшиеся буквы.
