Опять же, говорить о том, что Юнг был "диссоциативным", вовсе не значит утверждать, что у него была патология. Недавний интерес к диссоциации сосредоточился на ее патологических проявлениях (многие из которых имеют место быть), но пренебрегал ее творческим и интуитивным потенциалом. (В отличие от того, что в девятнадцатом веке диагноз "истерия" был едва ли не предпосылкой креативности и гениальности[184]). Разделяя аспекты своей индивидуальности, Юнг, возможно, смог получить способность проникновения в суть элементов человеческогопсихэ, которые неразличимы, потому что более или менее объединены между собой в "нормальном" человеческом разуме. Далее, как пророкам и мистикам древних времен, диссациативные видения Юнга могли дать ему и другим вдохновение, а с ним и понимание духовных аспектов человеческих переживаний. Однако, за свою диссоциацию ему пришлось платить большую цену— она поставила под угрозу его моральное видение. То, что Юнг в старости достиг определенной интеграции, целостности и мудрости - очевидно, и то, что эта интеграция/целостность [integration/integrity] была достигнута человеком, который сам по себе был диссоциативным, просто замечательно, и я верю в глубину его достижения. Все же есть одна область, которую он был не в состоянии полностью объединить в "senex" или "мудрого старика", - это его двойственное отношение к евреям и его удручающие суждения и поведение до начала Второй мировой войны. Для многих, и даже для сочувствующих юнгианской психологии, это остается серьезным препятствием полного принятия Юнга и его работ.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ЮНГА К "ГНОСТИЦИЗМУ"
Упоминание о "Семи Наставлениях" возвращает нас к нашей ранней дискуссии (глава 1) о попытках определенных критиков (Бубер, Фридман) и поклонников (Альтизер) Юнга повесить ярлык "гностический" на всю его психологию. Как отмечено ранее, Юнг в "Семи наставлениях" выступал за отход от мирской сферы "creatura" в пользу "внутренней звезды", которая находится и в человеческой душе и вне физической вселенной. Мы также видели, как Юнг идентифицировал материальный мир с сознанием и эго, а "внутреннюю звезду" с гностической Плеромой и разумом бессознательного. Наконец, Роберт Сегал утверждал, что, так как гностицизм выступает за побег из материального мира, он может в юнгианских терминах быть понят как выступление за погружение в бессознательное и отказ от разумного сознания и эго. В этом смысле гностицизм является абсолютно противоположным зрелой мысли Юнга, где он настаивает на процессе индивидуации, который вовлекает осознание бессознательного[185].
Тем не менее, здесь мы должны рассмотреть возможность того, что в течение нацистской эры Юнг был очарован гностическим мифом, как и тогда, когда он сочинилSeptemSermonesadMortuos, и возлагал надежды на вождя, Гитлера, который ведом бессознательным. Как мы видели ранее (например в его интервью Никербокеру), Юнг был временно одурманен архетипической властью нацистского движения:
"Никто не в силах сопротивляться…Ваш мозг не имеет никакого значения".[186]
По крайней мере, ясно, что Юнг был одурманен харизматической властью вождя, которого ведет не голос разума, а голос бессознательного[187].
Раннее двойственное отношение Юнга к разуму четко отражено вКрасной Книге, где он заявляет:
Мир согласуется не только с разумом, но и с неразумностью[188].
Мы распространяем яд и паралич вокруг нас, желая обучать весь мир вокруг нас разуму[189].
Когда я собираюсь нечто понять и познать, я оставляю свой так называемый разум дома[190].
Мы можем сказать, что в течение своей карьеры гностические тенденции Юнга пребывали в конфликте с его более рациональной эго-идентификацией, наукой и рациональным разумом. Действительно, для многих его поклонников значительная часть привлекательности Юнга обусловлена его доступом к (коллективному) бессознательному, что очевидно в таких работах как "SeptemSermonesadMortuos" иВоспоминания, Сновидения, Размышления.Этот прямой доступ к бессознательному, как отметил сам Юнг, секрет привлекательности пророка, мистика, шамана и знахаря. Даже привлекательность (и гениальность) такой фигуры как Исаак Лурия опирается на подобный доступ к бессознательному разуму.
На самом деле можно сказать, что, если бы не основа в сугубо мирском, рациональном, и этическом сознании религиозной практики, каббала была бы уязвима для таких "гностических тенденций" точно так же, как и сам гностицизм. То, как можно собрать мистическое бессознательное, не будучи проглоченным им, было дилеммой Юнга, дилеммой, которая вынудила его "ошибиться" во времена нацизма. Однако, эта дилемма не заканчивается Юнгом и нацистами, а продолжается сегодня для каждого, кто открыт для духовной ценности иррационального, бессознательного разума.
МОТИВАЦИЯ ЮНГА НАПИСАТЬ «ОТВЕТ ИОВУ»
Будет полезно рассмотреть Ответ Иову в контексте размышления Юнга о его собственном поведении в течение нацистской эры. Тони Вульф утверждала, что Ответ Иову был написан Юнгом как ответ на
"муки очень многих невинных людей в течение нацистского времени и попытка ответить за все необоснованные страдания"[191].
В то время как это конечно же разумное побуждение для того, что Юнг взялся за эту работу, могло случиться так, что у Юнга также был и личный мотив написать Ответ, и мы могли бы задать более конкретный вопрос. Почему Юнг на этом этапе своей карьеры написал книгу о Боге, его добре и зле — в частности о Яхве, еврейском Боге Ветхого Завета?
Чтобы обратиться к этому вопросу, я в настоящий момент прибегну к одной из самых ранних работ Юнга,Wandlungenund Symboleder Libido(Метаморфозы и символы либидо), которая была впервые издана в 1912, когда Юнг многое переоценивал в жизни, и в то же самое время он писал Ответ Иову. В этой работе Юнг ссылается на рассказ Анатоля Франса Le Jardind 'Epicure[192], в котором набожный аббат Эжже одержим попыткой доказать, что злодей Иуда, который предал Сына Божьего, был избран Богом как инструмент для завершения искупления, и поэтому будет спасен в противоположность вечному проклятью.
