Чуть дальше на Десятой копия Мэрилин Монро объявила мне, что именно на этом месте находился Мэдисон-сквер-гарден, где Мэрилин песенкой поздравила с днем рождения президента Америки и тем самым лишила сна не только его, но и еще кучу мужчин. Я никогда об этом не слышала. Она предложила мне поездку по местам самых известных измен. Еще кто-то пытался впарить мне знаменитые преступления. Я убегала от них, прижав сумку к животу, будто предложения их были непристойны и аморальны.
Еще южнее снова пошли старые приземистые жилые дома, в которых, если память меня не подводит, располагались магазины с чудны́ми названиями: Happy Joy – Chinese Food, Happy Pet и Happy Lamb – Prime Choice Meat
[7]. Помню, я смеялась в голос – так много счастья редко увидишь. Над витриной одного магазина деликатесов еще угадывалось полслова Fact. Оно сохранилось с тех времен, когда в Адской Кухне – именно по этому району я шла, сама того не зная, – работали фабрики по пошиву дешевой одежды. Там трудились люди, которые, как ты сказал, к сорока годам превращались в измученных стариков на пороге смерти.
На Пятидесятой улице мне попалась болгарская церковь, похожая на наши, – хоть что-то знакомое, впервые за несколько часов. Но у нас церкви после обеда оживают, туда непрерывным потоком идут помолиться прихожане, а эта стояла никому не нужной сиротой. Слева и справа церковь подпирали узкие кирпичные дома, поддерживая ее, как старушку. Или как шатающегося забулдыгу.
Я шла дальше по Десятой авеню, но башни-близнецы все не показывались. Чем ближе я подходила, тем дальше они отступали. К тому же на этот раз я не чесала прямиком к башням, а брела, озираясь, словно я туристка, заблудившаяся на западе Манхэттена. В Адской Кухне никто не строил небоскребов, только редкие жилые многоэтажки, в основном же здесь стояли заколоченные, заброшенные кирпичные дома из позапрошлого века.
Времени мне хватало. Это была первая и последняя в моей жизни прогулка с матерью. Как будто мы с ней вместе поехали в незнакомый город. Я сворачивала на поперечные улицы и доходила по ним до Гудзона, чтобы отдохнуть и подумать у воды.
На Сорок третьей улице я зашла в закусочную Market Diner, пристроенную к большому складскому зданию. Над старой стойкой, отполированной до блеска множеством стаканов, бутылок и локтей, светились оранжевые стеклянные шары. Диваны у столиков обиты черно-белой имитацией змеиной кожи. Не там ли ты просиживал ночи напролет в семидесятые и пел за несколько центов городским полуночникам, патрульным полицейским, жуликам из Нью-Джерси и усталым таксистам?
– Леди, что вы здесь забыли? – спросил меня сморщенный старик-официант. – К нам редко забредают туристы.
– Я не туристка. У меня здесь дела.
– Поверьте мне, ваша большая дамская сумочка и растерянный взгляд делают из вас идеальную жертву грабителя. Вы разве не читали в путеводителе, что в Адской Кухне не стоит бродить в одиночку? – Не дожидаясь ответа, старик продолжал: – Конечно, теперь уже не так страшно, как раньше, в семидесятые-восьмидесятые. Тогда мы процветали. Здесь днем и ночью сидел Фрэнсис Физерстоун со своей бандой. Гангстеры давали щедрые чаевые, а когда выясняли отношения, шли на стоянку, чтобы у нас не возникало неприятностей. Копы, убийцы, политики, проститутки – все бывали здесь, и я всех обслуживал. О нас можно говорить что угодно, но было время, когда после полуночи мы становились центром этого города. Не то что сейчас, обслуживаю по три человека в день, – сказал старик с потерянным взглядом. – Здесь Физерстоун всегда пил джин, расчленив тех, кто с ним не рассчитался.
Увидев мое лицо, официант расхохотался.
– Я же говорю, теперь поспокойнее. Видите фотографию на стене? Узнаете его? Вот именно, я обслуживал Синатру, в кабинете, который всегда был забронирован для него. Не каждый может таким похвастаться. И наш мэр Джулиани бывал у нас, вот, посмотрите. И трансвеститов хоть отбавляй. А теперь я часами стою и пялюсь в окно.
Казалось, он сомневается, стоит ли продолжать монолог. Его нисколько не волновало, понимаю ли я вообще, что он говорит.
– А еще, судя по вашему виду, вам не помешает компания. Мне нравятся молчаливые женщины, от других у меня только голова болит. Выпьют стаканчик джина и уже болтают со мной без умолку. А говорить-то мужикам с женщинами особо не о чем. Все разговоры так или иначе ведут либо к постели, либо к скуке. Но вы, кажется, не такая.
– Погодите, пока я выпью стаканчик.
– Если вы не торопитесь… У меня скоро кончается смена, и живу я недалеко.
Я отодвинула тарелку, встала и расплатилась. Уже в дверях я опять услышала голос официанта:
– Поверьте мне, здесь не место даме вроде вас. Ваш страх за милю учуять можно. На этот запах сбегаются местные собаки. Возвращайтесь на Десятую авеню или еще дальше. Туда, где вам место.
Я сделала шаг назад.
– Вы называете то, что подаете, едой? Неудивительно, что в вашей забегаловке пусто. Тот бандит, о котором вы говорили, мог бы с успехом травить этой стряпней своих врагов.
Я изо всех сил хлопнула дверью и поспешила прочь.
Наперекор его предупреждению я пошла по Одиннадцатой авеню, мимо пустых автостоянок, рельс, складов и бывших фабрик. Мир тревоги и суеты большого города остался на востоке. Я чувствовала не опасность, а покой. Вспомнила, что хотела дойти до Гудзона, и поспешила направо, мимо вагонных депо, гаражей, паркингов и заброшенных пакгаузов.
Наконец добравшись до реки, я перегнулась через парапет и смотрела на воду усталого, старого Гудзона, которому оставалось всего несколько миль до моря. Я достала банку из сумки, задумчиво открыла крышку, затем закрыла. Но темная чужая река, о которой я ничего не знала, не хотела принимать мой прах. Вот Дунаю я бы доверила мать без раздумий, но она пожелала иначе.
Я вернулась на Десятую авеню и наткнулась на очередную закрытую церковь, жавшуюся к соседним жилым домам. Границы веры проходили ровно по стенам храма, дальше были магазины, мусорные мешки и прочий балаган жизни. Церковь находилась под плотным конвоем соседних зданий. Ей пока не отказали в гостеприимстве.
Направляясь на юг, я прошла мимо железнодорожного депо длиной в два квартала и видела отрезок бывшего моста или эстакады, висящий над улицей. Там, где черный остов терялся в глубине параллельной улицы, двое черных мужчин сторожили кучу списанных офисных кресел. Они сами сидели в двух креслах, беспрерывно вращаясь. Дальше пошли пустыри, огороженные мусорные контейнеры, склады с грузовиками на рампах, запущенные кирпичные дома с заколоченными дверями и окнами, свидетели давно ушедшей эпохи.
Над одним продуктовым магазином красовалась вывеска: «Open soon»
[8]. И все же чувствовалось, что этот район переживает безвременье. Ветхие небольшие домики чередовались с массивными многоэтажными складскими зданиями. Мужчина с отекшими руками, сгорбившись, толкал перед собой тележку из супермаркета со своими пожитками. Седая как лунь женщина в широкополой шляпе глядела на индустриальные руины.
