Словно удерживаемая какой-то таинственной силой, я продвигалась очень медленно. Я искала причины, чтобы затормозить свое путешествие. Было тепло, слишком тепло для этого времени года, и город застыл под куполом сияющего света. Каждая скамейка, каждый бар, каждый клочок зелени были хорошим поводом остановиться и еще немного отсрочить мгновение, когда придется расстаться с матерью.
Я купила кусок пиццы за девяносто девять центов и жевала как можно медленнее. Я растягивала время, как некоторые растягивают удовольствие от тающего во рту шоколада. Пытаясь сунуть кошелек в сумку, я выронила его, и несколько монет покатились по асфальту. Лохматый, скверно пахнущий человек всё подобрал. Как улитка, все свое он носил на себе: на рубашку надет пуловер, на него – тонкая куртка, а сверху – зимнее пальто. Готов к любой погоде.
Наши взгляды встретились. Я крепко сжала сумку, потому что куда охотнее рассталась бы с деньгами, чем с прахом матери. Бродяга сунул монеты себе в карман, но кошелек отдал мне.
– Далеко еще до башен? – спросила я, чтобы скрыть волнение.
– Башен здесь много.
– В смысле, до башен-близнецов.
– А, эти!.. А что мне за это будет?
Его беззубый рот расплылся в улыбке.
– То, что вы уже взяли, – ответила я.
– Так это было за одну башню. На две не хватит.
Я рассмеялась:
– Где одна, там и другая.
– Вы думаете? Ну ладно, все равно я вам ничем помочь не могу. Я только здесь бываю. Башен я уже много лет не видел. Может, их и нет вовсе, а люди всё болтают.
Я перешла на другую авеню, побродила по кварталу с неасфальтированными улицами. Казалось, по этой брусчатке только что проезжали экипажи девятнадцатого века и первые грузовики двадцатого. Перед большими черными пастями приземистых обшарпанных ангаров стояли рефрижераторы. То и дело тяжелые занавесы на входе раздвигались, и на рампу выносили целые штабеля аккуратно разделанного и тщательно упакованного мяса. А из фургонов выгружали полутуши свиней и коров и заталкивали их в темные проемы. Будто кормили невидимое чудовище.
На одном из ангаров висел плакат с полным перечнем мясных продуктов, которые поставляла фирма «Цукер». Иногда из ангара выходил покурить рабочий, одетый в шапочку, перчатки, пуловер, горные ботинки и белый халат. Луис Цукер специализировался на свинине и говядине, Джон Уильямс поставлял баранину, а London Meat – птицу. Отсюда кормили весь город. Каждый мясник прекрасно знал, какое именно мясо он режет.
В тот день я добралась только до угла Шестой авеню и Тринадцатой улицы. Там я остановилась, зачарованная гигантскими, величественными башнями, которые наконец показались вдалеке. Взглянув налево, в глубь Тринадцатой улицы, я увидела несколько тенистых деревьев. Но не пошла к ним, иначе, не пройдя и сотни метров от перекрестка, я заметила бы подвальный театр, где ты, наверное, как раз готовился к вечернему представлению. Нам суждено было встретиться только через полтора дня.
Вернувшись в свой номер, я поставила прах на стол. Подтянула крышку банки, а то она немного разболталась. Включила телевизор, прикрепленный к потолку. Назавтра обещали грозу. Сама того не замечая, я начала разговаривать с мамой. Погружаясь в сон, я бормотала: «Завтра точно сделаю. Завтра я исполню твою волю».
На третий день, ближе к обеду, я остановилась перед баром «Рудис» – маленькая вывеска на витрине обещала бесплатный хот-дог к каждому пиву. В затемненном помещении сидели и стояли черные, белые, китайцы, великая жажда собрала их вместе, объединила пеструю толпу случайным образом. Когда входил новый посетитель, знакомый присутствующим, его громко приветствовали, а на меня никто не обратил внимания. Полный стакан пива уже стоял на стойке, прежде чем новоприбывший успевал сесть. Руди – или кто там работал за стойкой – тоже рассказывал, что здесь бывали Синатра и еще дюжина знаменитостей, о которых я никогда не слышала. Не знала я и что такое проибишн
[9], о котором рассуждал бармен.
– Во времена проибишн у нас тут был ужаснейший алкоголь, но прекраснейшая публика! – крикнул он нескольким полуденным выпивохам.
– Значит, ты еще тогда тут работал? Вот это да! – удивился один из них, и другие подняли его на смех.
– Не я, а мой отец. Ты лучше пей больше. Когда пьяный, можешь сказать что-нибудь умное.
– Это что же, мы для тебя плебеи какие-то, раз ты о старых временах мечтаешь? – спросил второй. – Может, нам перейти на красное вино и парле по франсе?
– Плебеи не плебеи, какая разница, главное, пьете.
– Вот и правильно!
Они чокнулись.
Я наконец-то собралась довести дело до конца. Нашла ближайшую станцию подземки и доехала до Чеймберс-стрит. Но вместо того чтобы пойти прямиком к Южной башне, я решила обойти вокруг близнецов. Я ухаживала за ними. И понимала, в какую игру играю. Отдавать прах абы кому мне не хотелось.
Я прошлась по улицам Нижнего Манхэттена и с каждого угла смотрела на башни. Чаще всего они были хорошо видны, хотя бы их верхние трети. Иногда перед ними оказывались другие небоскребы и закрывали мне вид.
Я отступила на угол Вест-Бродвея и Гринвич-стрит, потом еще дальше. Отсюда башни казались миражом на небе. Ближе к парку Вашингтон-Маркет их снова стало видно лучше. Несмотря на обилие небоскребов, там еще встречались кирпичные дома, чьи пожарные лестницы заменяли орнаменты и лепнину домов побогаче. Это было единственным украшением бедняцких домов. У меня на родине многоэтажки стояли голышом, так как ни украшений, ни путей отхода предусмотрено не было.
С Саут-стрит я спустилась в городское брюхо, в низинную часть Нижнего Манхэттена. Энн-стрит повела снова наверх и к свету, как по родовому каналу. Прилегающие улицы тоже были узкие и темные, застроены замками из стекла и стали, суровыми и безжизненными. Я странствовала по внутренностям города. На коротком пути к Бродвею я шептала: «Я вас не вижу. Где же вы?»
И все-таки брюхо Манхэттена оказалось обитаемым. Здесь я увидела спа-салон, 7 Eleven, цирюльню, табачный магазин, гелевый маникюр за 20 долларов, Ricky’s Halloween – Holiday with Personality – Shop now
[10]. Даже там, в этих тесных, душных лавочках был некий Соломон, чинивший обувь и обещавший начистить ее до блеска. Я обнаружила парикмахерскую «Даниэла» и ателье «Алекс», а еще скупку золота и брильянтов. С берега Ист-ривер казалось, будто башни Всемирного торгового центра выглядывают из-за других небоскребов, чтобы хоть одним глазком посмотреть вдаль. Чтобы наконец вздохнуть свободно.
Миновав глубокие ущелья даунтауна, куда не проникал солнечный свет, я заметила, что небо заволокло тучами. Когда я спросила прохожего на Либерти-стрит, где вход в Южную башню, грянул первый гром. Когда я пересекла площадь у юго-восточного угла близнецов, раздался второй раскат и сразу пошел дождь. Крупные, тяжелые и блестящие капли выглядели как жидкий металл.
