«С виду он был красив и в любом возрасте сохранял привлекательность, хотя и не старался прихорашиваться… Глаза у него были светлые, он любил, чтобы в них чудилась некая божественная сила, и бывал доволен, когда под его пристальным взором собеседник опускал глаза, словно он – сияние солнца. Зубы у него были редкие, мелкие, неровные, волосы – рыжеватые, брови – сросшиеся, уши – небольшие, нос – с горбинкой и заостренный и т. д.». Это о божественном Августе, которому единодушно было приподнесено народом имя «отца отечества». Сохранились словесные портреты не только великих людей, но и простых, рядовых граждан страны.
Правовое общество граждан своих уважает и ценит, да и гражданам ведомо чувство собственного достоинства. Солдат мог стать императором, как, например, Веспасиан Флавий. Вольноотпущенник – разбогатеть и получить или купить себе патрицианство. Среди клиентов был поэт Гораций. Да и толпа, орущая на стадионах, была не безликой. Портрет мог заказать себе, в принципе, любой гражданин, да не один, а со всей семьей. Должно быть развито самосознание, понятие того, что я – единица общества. Запечатлеть себя – значит оставить потомкам свою простую или авантюрную историю, построить родословие.
В римской культуре есть соединение между организацией семьи – дома и портретом, которое в дальнейшем станет европейской традицией. Дом-семья должен «стоять», иметь традицию уклада и наследования. Не мифологическую, но реальную, конкретную, связанную с родоначальником и законами. Его портрет и портреты семьи, не идеальные, но документальные, хранящиеся в сердце дома – атриуме. Вот оплот фамилии. Мой дом – моя крепость. При этом сознание римлян раздвоено. «Мы не помним, какими они были актерами жизни. Маска – публичное лицо римского гражданина». А дома я совсем другой. Дома я выстраиваю свой собственный мир. Атриумный портрет – частный. В отличие от тех, которые ставит государство «отцам отечества» и великим своим гражданам. Были еще портреты исторические: героев истории и давно живших великих граждан. Были портреты литературные – Гомера, Сократа, Демосфена, Аристотеля, но и они были «как бы похожи», будто с натуры. В методе изготовления между документальным портретом с натуры и «по образу» разницы не было.
Если продолжить мысль, то портрет – это личное преодоление смерти. Ты уйдешь, но останется во веки веков твое имя, твое лицо, запечатленное в камне, в живописи, в фотографии. Они знали, что конечны, смерть, как ни в какой иной культуре, всегда была рядом, так как римляне имели традиции самоубийства. Однако сопротивлялись «уходу навсегда», оставляя своих вечных портретных двойников. Рим любил конкретность во всем. В портрете тоже. Красивый, некрасивый – вопрос относительный. Главное – узнаваемость, документ. Не надо мне Венеры – подавайте мне мою бабушку. Связь портрета с ритуалом смерти и похорон – древняя, хорошо знакомая римлянам традиция египетской и этрусской культур. Как все в этой суперцивилизации – любые влияния осмыслялись по-своему.
Никогда ранее портрет не имел такого сложного мистического и светского характера. Имея ритуальные истоки, он выполнял светские функции. Ровно так же, как и сегодня в любой европейской культуре. Вдумайтесь только!
Портрет был государственным и частным. Государственный заказ прославляет империю и ее героев. Пышные, торжественные изваяния богов, императоров, политических деятелей украшали форумы, храмы, стадионы. Удел заказов частных, индивидуальных – дом и крематорий.
В 1863 году (или, как говорится, в 2616 году от основания Рима) археолог-любитель Джузеппе Гальярди в местечке Прима-Порте нашел прекрасно сохранившуюся, без малейшего повреждения статую императора Августа Октавиана. В полный рост, со всеми атрибутами верховной власти, он являет образ вождя нации. Портрет Октавиана торжественен. Он одет в доспехи победителя. Плащ перевит вокруг торса, в левой руке имперский жезл. Правая рука поднята, жест означает обращение к народу, мобилизует внимание толпы. Как богопомазанник он босоног. Внизу у ноги герб – мальчик амур на дельфине. Парадный портрет Августа можно назвать текстом. Вы прочитываете его как протокол и знаете все: и что он верховный главнокомандующий, и богопомазанник, и оратор. Мы-то с вами знаем, что такое язык жестов и деталей в парадном искусстве.
Еще более интересной явилась находка бронзовой конной статуи императора Марка Аврелия, ныне стоящая на площади, реконструированной Микеланджело, перед зданием Капитолия – незабываемое впечатление «отца Отечества» как центра мира. Конных портретов было много, дошел до нас один. Композиция дошла до нас сквозь века и страны. Кондотьеры Возрождения, европейские и русские императоры от Генриха IV до Александра III и, не побоимся этого сравнения, Юрия Долгорукого в Москве – все отпрыски конного праотца Марка Аврелия.
Император-философ, завоеватель, рефлексирующий интеллигент, трагическая личность протохристианина с ублюдком наследником. Какой пример изображения властелина-человека для всех поколений. Римский император, конный кумир – и одновременно уязвимый человек. Исключением из мировой типовой композиции можно назвать «Кумира на бронзовом коне» Петр I (скульптор Фальконе). Если Марк Аврелий был и властелином, и жертвой власти, то пушкинский Петр – «громовержец», в сравнении с которым Евгений (Пушкин «Медный всадник») «меньше единицы». Композиция Медного всадника уникальна среди конных портретов повелителей.
Несколько слов еще о торжественном портрете Августа из Эрмитажа (возможно, одна из тиражных копий).
Полуобнаженный, босоногий, сидящий на троне Август – олицетворение власти. Со скипетром в левой руке и Викторией на шаре в правой. Портретные черты сглаживаются, улетучиваются, уступая место почти идеальной эллинистичности. Это символ единовластия, воспетый поэтами Золотого века. «Сын блаженных богов». Сам Август почитал греческую античность, был страстным собирателем и археологом.
Век поэтов Вергилия и Овидия, Горация. Писатели-риторики, вообще расцвет ораторско-юридических диспутов и литературы. Цицерон, Варон, особенно Витрувий с трудами по истории архитектуры. Такие историки как Цезарь, Тит Ливий, Корнелий Непот. Один перечень имен и размах городского строительства, ликвидация трущоб, фонтаны и фиалки на подоконниках доходных домов вполне отвечают определению эпохи как Золотого века.
Золотой век Августа, I век н. э., незабываем особенно европейской литературой, тем значением, которое имела поэзия и проза Цицерона, Горация, Вергилия, Овидия. Переводам нет счета и числа. Именно Вергилия, автора «Энеиды», делает Данте Алигьери своим проводником и собеседником в мир с обратным отсчетом времени, новым осознанием этической истории в первой части «Божественной комедии», названной «Ад».
И уже наш современник, нобелевский лауреат Иосиф Бродский, быть может, последний из всех пишет бесконечно много о значении этих имен для своего творчества. В пьесе «Мрамор», в «Дидоне и Энее», «Письме Горацию». «Поскольку все, что я написал, технически адресовано вам: тебе лично, равно как и остальным из вас. Ибо, когда пишешь стихи, обращаешься в первую очередь не к современникам, не говоря уже о потомках, но к предшественникам. К тем, кто дал тебе язык, к тем, кто дал формы». Вот главные слова. Лучше сказать невозможно.
