Связка из двух неподвижных кораблей все ближе и ближе. Атаман вел галеру таким образом, чтобы атаковать флагмана, поскольку его артиллерия уже работать не могла. Расстояние быстро сокращалось. Удар!!! Летят абордажные крючья, сцепляя два корабля. И в следующее мгновение на палубу турецкого флагмана, где вовсю кипит бой, врывается волна казаков, сметая все на своем пути. Очень скоро сопротивление турок на флагмане было полностью сломлено, и казаки принялись за вторую галеру. Но там никаких сложностей не возникло, поскольку ее экипаж был истреблен уже практически полностью. А те немногие, что сторожили гребцов, сами побросали оружие, видя полную безнадежность сопротивления. Оставшиеся турецкие корабли не рискнули продолжать бой, и развернувшись, быстро уходили в сторону Азова. Преследовать их не стали. Нужно было разобраться с уже захваченными трофеями, и как можно скорее вернуться в Черкасск. Обременять себя такой добычей, продолжая поход, было неразумно.
Только теперь Иван перевел дух и осмотрелся. Картина была ужасной. Всюду кровь и трупы со страшными рублеными ранами. Но казаков это зрелище ничуть не смущало, и они начали сноровисто обыскивать корабли, попутно расковывая гребцов. Торопиться уже некуда. Пять уцелевших галер удирают в Азов под защиту его пушек, а больше здесь в ближайшее время никто не появится. Вот и можно поживиться тем, что Господь послал. К Ивану, осматривающему палубу турецкого флагмана, неожиданно подошел отец.
— Что, Ваня, не весел? Ты только погляди, кого взяли!
— Вижу, батя. Но пять из девяти удрали, и скоро в Азове все знать будут.
— Ну и что?
— Как ты не поймешь — ждали нас. Не просто так тут эти галеры появились.
— Хм-м… Думаешь, турецкие подсылы постарались?
— Не обязательно турецкие.
— Вот даже как? Ты что-то знаешь?
— Пока нет. Но не нравится мне это, батя.
— Ладно, что голову ломать. Пошли к атаману.
Михайло Самаренин был на корме, и с сожалением глядел на турецкого адмирала. Турок с искаженным болью лицом лежал на палубе и тяжело дышал, с ненавистью глядя на своих врагов, а из под его ладони, прижатой к животу, стекала кровь. Иван, едва глянув на пленника, сразу понял — не жилец. Того же мнения был и атаман.
— Вот же, не приведи Господи, угораздило… Под самый конец умудрился случайную пулю поймать, да еще так неудачно. Ни узнаешь теперь от него ничего, ни выкупа с турок не стребуешь…
— Атаман, позволь мне?
Все удивленно оглянулись. Иван же, протиснувшись вперед, встал перед Самарениным.
— Чего тебе позволить, Ваня?
— Позволь, я его посмотрю? Чем черт не шутит, может и поживет еще.
— Ну, дела! Так ты еще и лекарь, Иван?
— Настоящим лекарем себя назвать не могу, но кое-что умею.
— Ладно, попробуй, хуже все равно не будет. Он скоро и так помрет. А кату его отдавать, так сразу окочурится.
Иван опустился на колени перед раненым, и провел руками над его животом. Все ясно — надежды нет. Но избавить его от мучений можно, а заодно узнать все, что надо. Вспомнив, чему учил его Матвей, начал передавать свою жизненную силу, одновременно уводя боль, иначе смерть наступила бы очень быстро. Однако, перед этим разжал раненому зубы, и влил в рот немного травяной настойки из фляги. Вскоре турок с удивлением посмотрел на своего врага. Иван тут же глянул ему в глаза, и задал вопрос на турецком.
— Как Вы себя чувствуете, бей-эфенди? Боль прошла?
— Да, прошла… О Аллах!!! Кто ты, незнакомец? Ты осман? Что ты делаешь среди гяуров?
Иван отрицательно покачал головой. Неудивительно, что из-за внешности и чистого турецкого произношения его приняли за турка.
— Нет, бей-эфенди, я казак. Но моя матушка — чистокровная османка. Долго рассказывать, как она здесь оказалась. Не уверяю, что смогу Вас вылечить. Слишком опасна рана, и на все воля Аллаха, но от боли я Вас избавлю. Лежите спокойно.
Иван ввел раненого в транс, из-за чего лицо турецкого адмирала расслабилось и стало безмятежным, а взгляд был устремлен в небо. Убедившись, что турок в его полной власти, продолжил.
— Атаман, он не жилец. Но я унял его боль, дав возможность умереть без мучений, и сейчас он будет говорить. Спрашивай его, только быстро.
Шум удивления пробежал по рядам казаков, наблюдавших за действиями Ивана. Атаман тоже удивился.
— А ты уверен, что он врать не будет? С него станется!
— А разве у нас есть выбор? Спрашивай, атаман. Его жизнь медленно уходит.
Спорить было глупо, поэтому Самаренин сразу перешел на турецкий.
— Как вы здесь оказались, уважаемый бей-эфенди?
— Мы ждали вашего выхода…
— Кто отдал Вам приказ об этом?
— Комендант Азова, досточтимый Энвер-паша…
— Откуда он получил сведения о нашем выходе?
— Не знаю…
— Что Вы должны были сделать, обнаружив нас?
— Дать вам возможность уйти подальше от донских гирл, и лишь потом напасть, чтобы вы не смогли уйти обратно…
— Засада возле Казачьего Ерика выставлена на нас? И где еще?
— Да, на вас. Засады есть во всех крупных протоках…
— Как они должны были вас известить о нашем появлении?
— Пропустить вас, не поднимая шума, и лишь потом запалить большие костры…
— От кого вы получаете сведения о том, что творится у нас?
— Не знаю…
Атаман задал еще много вопросов, но на большую часть из них получил ответ «не знаю». Впрочем, это было неудивительно, никто бы не стал посвящать исполнителя, пусть и далеко не простого, в тайные дела местного паши. Когда пленного турка уже выжали досуха, и ничего нового он сказать не мог, атаман махнул рукой.
— Он больше ничего не знает. Что теперь?
— Он уже отходит, атаман… Все…
— Что же… Так даже лучше… А ну-ка, пойдем, Ваня. Поговорить надобно…
Пройдя по куршее (продольный помост над банками гребцов) на самый нос галеры, атаман спровадил оттуда всех казаков, чтобы поговорить без лишних ушей, и когда они остались вдвоем, спросил без обиняков.
— Иван, я ведь понял, что ты его волю подавил и своей волей боль унял. И он после этого как болванчик отвечал, не смея соврать. Я прав?
— Прав, атаман. Не буду отпираться.
— Значит, ты и это можешь? И можешь так заставить любого заговорить?
— Насчет любого — утверждать не буду, пока не увижу человека. Сила воли у всех разная. Но если человек ранен, или кат над ним хорошо потрудился, то любого. В этом случае его силы на другое уходят, и я его волю легко могу подмять.
— А зелье тогда зачем давал? Что, кстати, за зелье?
