Гершль обнял внука за плечи, и они так и пошли дальше. Старик молчал, а Сергей представлял себе, как он был на руках у матери незадолго до ее смерти. Он даже не замечал, как холодно вокруг.
Теперь ему было известно, как он появился на свет и что рождение идет рука об руку со смертью. Он чувствовал, насколько такое может почувствовать восьмилетний мальчик, что его деду суждено нести скорбный груз воспоминаний, подобно тому как он нес сейчас свой саквояж, до самой смерти, которая одна только и может освободить от всякого бремени. И все же он видел, что деду стало легче на душе после этого разговора, и он был рад этому.
И Гершль тоже, словно проснувшись от тяжелого сна, обратился к внуку:
— Вот такова наша с тобой жизнь, мой маленький Сократес. У меня больше нет дочери и жены, а у тебя отца и матери. Мы остались с тобой одни в этом мире. Пусть и жестокая это правда, но все-таки правда. А в этой жизни, мой дорогой, одна только правда делает человека свободным.
.3.
Холодное солнце, и без того едва видное за завесой облаков, уже успело спрятаться за деревьями. Наступала ночь, и, словно приветствуя ее, где-то в черном лесу завыли волки. Но уже между темневшими деревьями показалась поляна, а затем на ней стал различим и небольшой деревянный домик. Его оконца лучились мягким светом, словно приглашая путника разделить с хозяевами тепло и гостеприимство их дома. Снежинки, которые в сумерках казались серыми, в лучах этого света вспыхивали радостными серебристыми огоньками, прежде чем опуститься на землю.
Домик этот при ближайшем рассмотрении оказался не таким уж маленьким, из крепких бревен с тесовой крышей. Из каменной трубы вился легкий дымок. Гершль взошел на крыльцо, снял шапку и смахнул ею снег со своих сапог. Сергей последовал его примеру, а Гершль тем временем стал громко стучать в крепкую дубовую дверь.
Гостей радушно приветствовали. Умывшись и отогревшись, Гершль и Сергей заняли свои места за семейным столом — это была первая на Сергеевой памяти настоящая семейная трапеза. Хозяйка стала подавать еду на стол. Сергей исподтишка поглядывал на хозяев дома. Мать, Сара, была маленькой худощавой женщиной с темными каштановыми волосами, едва выглядывавшими из-под белого платка, завязанного под подбородком. Авраам, высокий худощавый мальчик лет двенадцати, вел себя сдержанно, но дружелюбно. Лия, милая пятилетняя девочка с густыми медными волосами и застенчивой улыбкой, тоже поглядывала на Сергея.
А Сергей в этот миг словно впитывал в себя все, что окружало его в этом уютном и опрятном жилище. Он чувствовал себя таким неуклюжим рядом с Авраамом с его курточкой и аккуратными брючками, и Лией, одетой, как мать, в темное платье и с волосами, подвязанными косынкой.
Их отец, Беньямин Абрамович, тем временем обратился к своему маленькому гостю:
— Знай же, дорогой Сережа, когда приходит наша Суббота, мы откладываем все наши повседневные дела и заботы и посвящаем это время литературе, поэзии и музыке. Этот день служит нам напоминанием, что мы не рабы, чтобы вечно работать. В Субботу мы свободны от мира.
Сара зажгла на столе две свечи и прочитала молитву благословения. Затем Беньямин прочитал молитву над вином и предложил Гершлю произнести молитву над двумя хлебами, скрученными наподобие веревки, которые они называли «хала». Сергей же в изумлении смотрел на все те кушанья, что Сара выставила на стол: густая ячменная похлебка, рубленые крутые яйца, аппетитный свекольный салат, сахарные коржи, нарезанные свежие фрукты, картофельные зразы, рис и медовик с печеными яблоками на десерт.
Все с аппетитом набросились на еду, только Сара продолжала смущенно хлопотать:
— Ах, в такую погоду годилось бы встречать гостей горячим бульоном с курочкой... вот только курочка, сами знаете...
Вот, значит, что такое мать, думал тем временем Сергей, не отводя от нее взгляда. Он невольно почувствовал зависть к этим детям, ведь они могут видеть свою мать каждый день. А моя мама, подумал он, какой она была?.. Наверное, похожей на Сару Абрамович...
Это был самый вкусный обед в его жизни. И самый прекрасный вечер, наполненный смехом, непринужденной беседой — вечер, светившийся особым светом, который шел не только от свечей, зажженных повсюду в доме, но и из сердец всех собравшихся за субботним столом. В этом доме его приняли как члена семьи. И он тоже будет считать, что в этот день нашел свою семью.
А следующий день пролетел совсем незаметно. Авраам взялся учить его играть в шашки. Склонившись над доской, Сергей вдруг заметил, что у Авраама на лбу, как раз над правой бровью, краснеет шрам. Авраам перехватил его взгляд и засмеялся:
— Это ветка меня так стукнула, на дерево лез и упал. Мама меня наругала, говорила, больше лазь по деревьям, вообще без глаза останешься.
После обеда, когда небо прояснилось, всей семьей они вышли на прогулку в лес. Беньямин между делом показывал Гершлю те деревья, которые он отобрал на древесину для его часов и скрипок.
Вернувшись домой, Беньямин принялся было беседовать о чем-то с Гершлем, но тот, разморенный прогулкой и теплом, сразу же задремал, прямо на полуслове, а когда проснулся, то не сразу смог понять, где находится. Сара налила ему горячего чаю, и он понемногу стал приходить в себя.
Как только на небе выглянули три звезды, пришло время провожать Шабат. И снова читались молитвы над вином и зажигались свечи. Пока Беньямин разводил огонь в печке, Гершль полез в свой саквояж и вытащил оттуда подарки — пряности и свечи для взрослых и сладости для детей. А потом Беньямин подал Гершлю скрипку, сделанную руками старого мастера, и старик заиграл.
Сергей даже рот открыл от изумления. Не успел он привыкнуть к тому, что у него есть дед, — и вот перед ним уже стоял не простой смертный, а Музыкант. Скрипка пела о том, что было на душе и у старого мастера, и у них самих, о невысказанных печалях и радостных надеждах. Маленькая Лия кружилась в танце, Авраам и Сергей прихлопывали ей, когда мелодия становилась веселой.
Когда старик опустил смычок, Сергей уже спал, пристроившись у теплой печки. Впечатлений этих двух дней оказалось слишком много, и он заснул, согретый теплом своей новой семьи, и ему снилась музыка.
В воскресенье, когда на дворе рассвело, Гершль и Сергей стали прощаться. Сергей старался всё получше запомнить, чтобы в школе в своей памяти вернуться к этим мгновениям. Лицо и голос Сары... смех Беньямина... Авраам, уже успевший уткнуться в книгу... Лия... вот она сидит у огня...
Может быть, подумал Сергей, придет тот день, когда он сам станет таким, как Беньямин Абрамович, у него будет жена, такая же, как Сара, свои дети.
У самого порога Сара присела и заключила Сергея в объятия. Маленькая Лия тоже обняла его. Авраам и Беньямин, прощаясь, пожали ему руку.
— Приходи, когда сможешь, — сказал отец.
— Мы ведь ненадолго прощаемся? — спросил сын.
Старик Гершль только крякнул смущенно, обняв внука за плечи. Сергей взглянул на него и каким-то неясным чутьем понял, что его дед, этот добрый старик, коротавший свои дни в пустом одиноком доме, тоже нашел свою частичку тепла в этом доме. Выйдя во двор, они еще раз помахали хозяевам на прощанье и направились по тропе в лес.
