Потом — мне приказали задержать полковника КГБ Попова за убийство молодого сотрудника КГБ Армении Степана Дохояна. Степан Дохоян был у меня на связи, потому что я готовил его к вступлению в партию и на этой почве я мог на него влиять. Я сказал, что сотрудники Центрального аппарата КГБ приехали сюда, чтобы вредить Армении и всем нам, и что за ними надо следить, я сказал, что это приказ председателя КГБ Армении, и он согласился информировать меня.
Товарищ Генеральный Секретарь! Я раскаиваюсь в содеянном, теперь я понимаю, какие мы негодяи, как мы предали все, чему клялись, как мы плюнули на вековую дружбу русского и армянского народа, сделавшись убийцами. Мы мафия, те кто мешает простым людям хорошо жить. Я готов выступить на суде, признаться во всем, что я делал, показать на тех, про кого знаю, что они бандиты и рассказать про них. Я не прошу снисхождения к себе, но прошу защитить мою семью от мести.
Андранян Г.М.
СССР Москва. 20 августа 1988 года
Еще вчера — Гагик Бабаян понял, что ему надо бежать. Бежать, пока не поздно.
В Союз писателей — наведались. Начали спрашивать насчет копировальной аппаратуры. Ему, конечно же, позвонили.
Вечером — он узнал, что рядом с домом крутились неизвестные. А утром — он увидел на дороге рядом с домом — припаркованную аварийную Мосгаза.
Обкладывали…
Примерно прикинув, что если начали следить вчера — то вряд ли сегодня следует ждать ареста… в конце концов, санкцию должен дать прокурор — он решил, что день, максимум два у него есть. Но не больше.
И потому — возвращаясь домой, он проехал нужную ему станциях, якобы в рассеянности — и на другой, переходя в идущий в обратную сторону поезд, оставил знак — требование экстренного контакта…
* * *
Точка экстренного контакта была определена в Парке культуры и отдыха имени Горького — одном из самых популярных мест для отдыха горожан, отличающимся повышенной криминогенной активностью. Центром оной активности была биллиардная — до того момента, как Гуров не взялся за искоренение организованной преступности, там вполне можно было встретить вживую таких авторитетов, как Жора Тбилисский и Вася Самолет — воров в законе. Но если не приближаться к этой самой биллиардной и держаться освещенных мест — и естественно, посещать парк днем — ПКкО имени Горького был намного более безопасным местом, чем, например Центральный парк Нью-Йорка, где вероятность нарваться на неприятности даже днем близка к единице.
Журналист, член Французской коммунистической партии и одновременно агент третьего (антикоммунистического) отдела СДКЕ, французской внешней разведки Шарль Персье — вошел в парк прогулочным шагом парижанина. Он знал, что в Москве делать можно, и что нельзя — а потому, одеваясь для парка им. Горького постарался одеться как можно неприметнее. Дело в том, что у русских проблема с ширпотребом, точнее не ширпотребом — а с модными, иностранными вещами — и потому, шикарно одевшись, можно нарваться на неприятности. У него уже сорвали шапку зимой и едва не сняли под угрозой ножа дубленку… отбили прохожие, чему Персье сильно удивлялся, во Франции за него никто и не подумал бы вступиться. Потому Шарль Персье оделся «на грани приличия» — в ГДРовский костюм ужасного, ярко синего цвета. И к этому — присовокупил белую кепку. В этой одежде он чувствовал себя как идиот — но другого выхода не было.
На входе — он увидел плечистого, одетого под рабочего парня, стоявшего с мороженым… это был сигнал, что все нормально, работников КГБ не замечено. Парня звали Ален, он был охранником посольства — но на самом деле имя у него было другое, русское, имя Ален дали ему в Легионе. Французском иностранном легионе, куда принимали всех, даже русских. Ален был частично русским, частично поляком, хорошо знал русский язык и при необходимости мог виртуозно раствориться в московской среде. Если все пойдет кувырком — он попытается что-то сделать, чтобы дать Шарлю уйти…
К мороженице не было очереди… очереди вообще были бичом советских городов. Поэтому, Шарль машинально свернул, чтобы тоже взять мороженого, пока нет очереди… и рассмеялся. Он стал похож на русского…
С вкусным, парящим холодком эскимо — он пошел по парку, ища своего агента. Точного места они не обозначали…
Какой-то подросток с дикими криками пронесся рядом на скейте, заставив француза остановиться. Чертовы скейтеры… скейты в СССР появились совсем недавно и теперь на них от избытка восторженных чувств носились прямо по тротуарам. Русские ни в чем не знали меры.
А вот… да, вот кажется и он.
С первого взгляда — журналист понял, что его агент не в себе… нестабилен, как бы сказали американцы. Он уже привык к тому, что сенсивная чувствительность его агента намного выше, чем у обычного человека… ему сказали, что это влияние Кавказа, русских гор… там все такие. Но вот что делать — это была его проблема.
Лицо серое…
Француз сел на скамейку. Слизал остатки эскимо. Огляделся по сторонам… КГБшники изобретательны. Особое внимание следует уделять женщинам с колясками… коляска вполне подходит для того, чтобы разместить там аппаратуру прослушивания, в ее каркасе отлично помещается антенна. Но нет. Вон там молодая мать с ребенком… но коляски нет, просто ребенок…
— Здравствуйте…
Агент не ответил. Он оглядывался по сторонам, как будто думал, что его вот — вот арестуют.
Француз подвинулся ближе. Достал из сумки средство обеспечения контакта — разграфленную фанерину, воткнул ее между рейками спинки скамейки. Начал выставлять шашки.
— Что произошло?
— Они приходили. В Союз писателей.
— Кто приходил? — француз продолжал расставлять шашки — КГБ?
— Нет, милиция. Но они спрашивали про аппаратуру. Множительную аппаратуру.
— Разве милиция не контролирует это?
— Вы не понимаете. После того, что произошло в Карабахе — они арестуют всех. Просто арестуют и все. Как вы допустили такое! Как можно было сделать нападение, неужели вы не понимаете, что теперь эта кровь — на наших руках!
— Революция не делается без крови, друг мой. Мы, французы — знаем это совершенно точно. Но мы не оставим вас в беде, не переживайте. Мы — помним про своих людей.
— За кровь придется отвечать — мрачно заявил Бабаян — вы что, не понимаете, что за это и в самом деле придется отвечать?! Здесь уже можно не отвечать за слова — но здесь всегда надо отвечать за кровь…
— Боюсь, вы не поняли, друг мой… — француза нельзя было выбить из колеи так просто — вы что же, думали, что русских можно победить только лишь словом? Что можно их заставить уйти с вашей земли, не пролив ни капли крови? Вы ошибаетесь, друг мой — откройте глаза, пока не поздно. Кровь — лучшая смазка для колеса истории, без крови — оно не повернется. И народ — как и дитя, рождается в крови…
Француз закончил с шашками.
