До посольства — они добрались уже под утро. Потрепанные, раздавшие немалую часть денег, предназначавшихся этому сукину сыну Франжье, с вымотанными нервами — но добрались.
В бейрутском посольстве — Гас Авратакис первым делом налил себе полный бокал виски без льда. Замахнул в три глотка, затем, отставив в сторону пустой бокал из-под виски, несколько минут сидел неподвижно, сдерживая обуревавшую его безумную ярость. Потом — он подошел к телефону в кабинете начальника станции и набрал номер, который помнил на память. Это был прямой номер бейрутского кацы — резидента МОССАДа в Бейруте Джона Элиаха, бывшего офицера израильских ВВС, бывшего ответственного сотрудника ТААС, израильского оборонного концерна, занимающегося производством и торговлей оружием. И последнего сукина сына…
— Я слушаю…
Несмотря на ранее утро — израильский каца уже не спал.
— Слушаешь? — чудовищно спокойным тоном сказал Авратакис — слушай, пока можешь.
— Гас? В чем дело?
— Ты знаешь, сукин ты сын. Думаешь, об Америку можно вытереть ноги и бросить в угол как грязную тряпку?
— Я не…
— Хорош. Все ты понимаешь. Знаешь что, бывший мой друг. Я человек маленький. И простой. Там, где я родился — за такое полагался нож в брюхо. Но я знаю правила.
— О чем ты говоришь?! — закричал в трубку израильтянин.
— Дослушай до конца. Просто дослушай. Когда я вернусь в Вашингтон — первым делом я пойду к конгрессмену Чарли Уилсону и расскажу, какие вы двуличные мрази, и что из-за вас погибли американские солдаты и сорвалась операция особой важности, в которой он лично был заинтересован. Конечно, я не берусь предсказать его реакцию, в конце концов конгрессмен давно дружит с вашей страной — но в уме он это держать будет. Второе — кем бы я ни был, и чем бы я не занимался — я сделаю все, чтобы вам, двуличным лживым, зацикленным на себе ублюдкам жилось как можно веселее на этом вулкане. И чтобы следующий раз, когда вам припрет к заднице, и когда окружающие захотят разделать вас — я сделаю все, чтобы помочь им. Прощай…
Ливан, Бейрут. 19 июня 1988 года
У Николая было странное чувство. Как будто он провалился куда-то в прошлое… в ночь, разорванную трассерами… но не Афган, нет. Развалины и шквал огня… он не знал, где это, но точно знал… это было. Он видит это не просто так…
Он был там. Когда то давно, так давно, что его… и в живых то не было — но он там был.
Точно — был.
Шаркнуло на лестнице — это бы старый район Бейрута, где каждый домик был неповторим своей архитектурой, улицы были узкими и тесными, иногда слишком узкими даже для одной машины, на перекинутых через улицу веревках сушилось белье, крыши были плоскими и на них было не протолкнуться от баков с водой, дизель-генераторов, проводов под током и спутниковых телевизионных антенн. Лестницы здесь были — не внутри дома, а пристроенные, как пожарные — и сейчас по лестнице кто-то поднимался.
Николай поднял автомат и направил на дверь.
В дверь два раза стукнули, потом — дверь открылась и на пороге появился Самед. Он поднял руки в шутливой капитуляции, в одной руке была стопка лепешек, в другой — пакет с чем-то.
— Свои.
Николай опустил автомат.
— Что слышно?
— Давай, сначала поедим…
— Хорошая мысль…
Лепешки были почти такие же, как в Афганистане. Пресные, испеченные в земляной печи — тандыре, жесткие, но удивительно сытные. Тесно — раскатывают тонким слоем и сажают в печь, просто прилепляя к стенке. Местные лепешки были лучше, чем в Кабуле — в Кабуле муку разбавляют наполовину…
Ели, как здесь и едят люди, у которых что-то водится в карманах. Брали мясо, прямо лепешкой, заворачивали, много зелени — и ели. Запивали Кока-Колой, которая здесь носила название Зам-Зам Кола — это была иранская кола, разлитая на линии, в свое время поставленной Шаху. Здесь пили только такую, настоящую не пили, протестуя против американской оккупационной политики.
Уйти им удалось довольно легко. Опытные, много повидавшие снайперы просто растворились, не сделав ни единственного выстрела. Добрались до машины, на ней — обратно уехали в Бейрут.
— Что на улице? — спросил Николай.
— А сам как думаешь? — ответил Самед — только за сегодня сорок одна перестрелка. По Западному Бейруту уже влупили Градом.
— Где Арафат?
Самед вздохнул.
— Если он все еще в городе, то его штаб-квартира в Фахани, это в трех километрах отсюда. Но пока непонятно, что вообще с ним. Мой контактер — не сказал ничего определенного.
— Сегодня ночью проверим сами.
— Это исключено.
— У нас приказ.
— Только не говори, что пойдешь один — устало сказал Самед — ты даже не представляешь, что это за район. Даже израильтяне отступили. Я думаю, тебе стоит связаться с твоим командованием и запросить новые указания. После того, что произошло сегодня ночью в Шекке — ситуация может сильно измениться.
Николай подумал и решил, что это лучшая мысль из худших. Как то так.
— Поможешь?
— Как всегда…
* * *
На телефонной кабине — были одна дырка от пули и множество следов осколков. Телефонный аппарат был зачем-то закутан в полиэтиленовый пакет — но вырвать трубку местные хулиганы не догадались.
И за то — спасибо…
В кабинке — стояла какая-то женщина, закутанная с головы до ног в черное — еще десять лет назад на женщину в таком наряде смотрели бы как на сумасшедшую. Николай вежливо дождался очереди, шагнув к телефону оглянулся. Из разбитого прямым попаданием снаряда номера отеля — удивительно, но в других, неповрежденных номерах жили люди — мимолетно мелькнуло светом. Оптический прицел.
Номер он знал наизусть.
— Представительство Аэрофлота, добрый день…
Конечно же, на английском. О языковая спецшкола… конечно не Никтитские ворота, но подготовительная МИМО — тоже неплохо. Почему то вспомнилась Клавдия Ивановна, их училка по инглишу, проработавшая два десятка лет в посольстве. Интересно, думала ли она, где и как пригодятся ее уроки…
— Добрый день. Мистера Трофимова будьте добры.
— Мистера Трофимова нет.
— Простите, а когда он будет.
— Извините, неизвестно…
Перед щелчком разъединения донеслось сакраментальное «козел» на великом и могучем.
Б…
Интересно, откуда только такие берутся. Хамистые телефонистки, наглые продавцы, вконец охреневшие парикмахерши. Почему они считают своим святым долгом сделать кому-то плохо, отомстить за что-то.
Ну, ладно, в СССР — а тут то откуда. Загранка…
