* * *
— Это они?
Старый, «носатый» Мерседес с высоким решетчатым кузовом… наращенные борта и разрисованный какими-то примитивными сюжетами брезент — медленно ковылял по расстреливаемой навылет улице, тарахтя изношенным мотором. Он, наверное, был выпущен в семидесятых, сначала походил лет десять по отличным германским автобанам — а потом был угнан или продан сюда как корова на бойню. И судьба его — вряд ли была легкой, судя по пулевой отметине на лобовом стекле прямо напротив пассажирского сидения.
Николай посмотрел в прицел винтовки.
— Они.
— Тогда пошли?
— Пошли, брат… Иншалла пронесет.
— Иншалла… — машинально повторил Николай.
Он не был верующим… но в бою неверующих нет. И первое, что пришло ему в голову, пока он смотрел в прицел снайперской винтовки, пытаясь разглядеть прыгающий номер грузовика — это арабское «Иншалла».
Если так будет угодно Аллаху…
Подождав, пока Мерседес приблизится — Самед махнул белым платком из развалин.
— Пошли, брат…
Когда машина поравнялась с тем местом где они были — они бросились навстречу машине. Скорость была совсем небольшой… чьи-то руки — помогли им забраться под тент. Там было шумно, все громыхало, пахло выхлопными газами… и Узи с длинным, толстым, обмотанным тряпкой глушителем смотрел на них.
— Wer bist du?
Лязгающий голос истинного арийца.
— Ich heisse Nikolai — ответил Николай, вспоминая давно забытые обороты, которые он учил в языковой спецшколе, готовясь к карьере в МИДе — а ты кто такой?
Немец опустил автомат.
— Добро пожаловать, камрад Николай — сказал он на-русском — я учился в Балашихе, там же где и ты. Он с тобой?
— Да. Его зовут Самед.
— Кто он?
— Друг. Сирийский коммунист.
Немца такой ответ удовлетворил — он показал стволом на прыгающие доски кузова.
— Садитесь. Скоро приедем.
Русским он владел хорошо.
— Не боишься ездить в такое время по городу?
Немец отрицательно покачал головой.
— Чему быть, тому параллельно.
Николай улыбнулся, присаживаясь и кладя на колени винтовку, чтобы не било об пол.
— Да, камрад, теперь я верю, что ты учился у нас.
* * *
— Мое имя Вольфганг Хубе. Это мое настоящее имя. Это Дитер и Томас.
Николай пожал протянутые руки. Из всех — на немцев походил только сам Вольфганг. Дитер был чернявым и больше походил на араба своими резкими чертами лица и короткой бородкой — а Томас был больше похож на русского. Но они явно были немцами, без обмана — только немцы так строят предложения и говорят с таким акцентом.
— Николай. Это Самед. Сирийский коммунист.
Немцы — протянули руки и Самеду.
— Где остальные?
— Альфред спит. Он устал. Карл и Шенк на посту.
— И все?!
— Мы справимся, камрад — оптимистично заявил Вольфганг.
Николай так не думал.
— Ты голоден? Пошли, поедим…
* * *
За едой — это были лепешки с припёком и местный, подсоленный кефир — они окончательно познакомились. Раскрывать свою принадлежность к тому или иному роду войск было запрещено, но к русским, точнее к советским — действительно, а не на словах относились как к старшему брату, от которого ничего не скрывали. Все немцы — точнее, восточные немцы — относились к малоизвестной «девятой команде захвата Народной милиции ГДР», созданной как аналог западногерманской ГСГ-9. Сюда их перебросили из Ливии, где они тренировали местный Мухабаррат — и на ливийском судне же они должны были уйти, если все пойдет как надо. Несмотря на местную отмороженность — никто бы не подумал тронуть ливийцев или судно с ливийским флагом. Дело было в том, что Каддафи — прославился по всему Ближнему Востоку как жертвователь на святое дело освобождения арабского народа от пут и оков империализма. Стоило только прийти к нему и заявить о том, что собираешься бороться с империалистами, колониалистами и захватчиками — ты без вопросов получал и деньги и оружие. Каддафи был щедр — но он, как и любой араб, тем более арабский шейх каким он себя считал — не прощал неблагодарности. Так что если кто посеет задержать или обстрелять ливийское судно — его разорвут свои же. Никому не хочется — лишиться такого жертвователя как Каддафи.
Плана пока никакого не было. Он должен был появиться после того, как вернется еще один человек — который собственно и договаривался с советским посольством…
* * *
Человек появился, когда вся еда уже была съедена — ему, конечно, оставили его долю. Обычный, ничем не приметный араб, одет в палестинскую военную форму, что по нынешним неспокойным временам довольно опасно — для действующих в городе снайперов любой военный лучшая добыча… Сдвинув в сторону обычный, белый платок, которым он покрывал голову — он прошел за стол.
— Ты что-то узнал, камрад? — спросил Вольфганг.
— Пару часов назад его привезли в Бейрут. В Западный Бейрут. Его захватили люди Пьера Фратуни.
Сказав все это, палестинец начал жадно есть.
Николай украдкой поглядел на Самеда. Тот пожал плечами — мол, все может быть.
— Откуда ты это знаешь? — спросил Николай палестинца, когда тот покончил со своими лепешками и кефиром.
— С базара.
— Базар лжив… — спокойно сказал по-арабски Самед.
— Базар лжив для крестоносцев и чужаков — спокойно ответил палестинец — я же там свой. Его взяли люди Фратуни, случайно. В Шекаа была сильная перестрелка, они ездили на место, чтобы посмотреть, что там случилось. Фратуни имеет дела с Франжье, они оба христиане — но Фратуни считает, что его доля в делах может быть и побольше. На обратном пути они наткнулись на него и взяли с собой.
— Сколько там человек?
— У Фратуни? Примерно сто, но…
Палестинец посмотрел на лицо русского и расхохотался.
— Ты что, рафик, собираешься идти освобождать его? Право, я дорого бы дал, чтобы посмотреть на то, как белые штурмуют дачу Фратуни.
Николай промолчал. Он не любил, когда над ним смеялись. Видимо, и палестинец почувствовал, что перегнул палку. Он прижал руку к груди, чуть поклонился.
— Прости, рафик, если обидел тебя. Ты храбр как лев, но на местном базаре беспомощен как ребенок. Фратуни сам продаст этого пленника нам. За сто автоматов Калаш и столько же ракетных установок. Ему нужно оружие для членов своего клана, ему нужны боеприпасы, чтобы он мог побороться за лидерство в христианской общине, а не лишний рот, который надо кормить, и с которым он не знает, что делать. Он сам продаст его нам с превеликим удовольствием.