— Как будто раньше не выпускали… — сказал Алиев — сделали, чтобы напряжение снять. Когда люди говорят о том, куда можно съездить, люди не ругают власть. А это сейчас важно.
— Э… вот тут ты не прав, уважаемый…
— Это в чем же я не прав…
— В том, что ты свободу людям как лекарство, в час по чайной ложечке даешь. Да отменяешь — много, мало. Не доверяете вы людям, не доверяете, Гейдар. А это плохо — людям доверять нужно…
Алиев прищурился.
— Тебе же доверили…
— От того, что больше нечего делать было. Да и то перепроверяете на каждом шагу. Прав?
— Такая работа. Сам должен понимать.
— Да я понимаю. Только вы все равно не правы. Не можете что-то сделать, дайте людям свободу, они сделают…
Алиев поспешил перевести неприятный разговор в деловое русло. Он и не подозревал, что его собеседник питает тайные симпатии к демократам… хотя это может в нем здравый смысл говорит, только и всего. Сам Алиев, изучая дела середины пятидесятых взлета и крушения Берии, воцарения Хрущева — приходил к выводам, что свободу надо было давать еще тогда, начинать исподволь, но потом больше… чтобы сейчас уже как в Швеции было — капитализм с человеческим лицом. А сейчас еще — получится ли…
— Что сказали израильтяне.
— Что и следовало ожидать — ничего.
— А на самом деле?
Судья улыбнулся.
— Конечно же — они скажут «нет». От них нельзя ждать ничего другого.
— Тогда зачем все это?
— Зачем… На всякий вопрос всегда найдется ответ, Гейдар — высказанный, невысказанный… все равно. Теперь, принимая решение они будут иметь это в виду. И быть для американцев такими же друзьями, как раньше они не смогут…
— Они и раньше ими не были.
— Тем более…
— А остальные…
Судья заложил руки за спину, став похожим на ворона в своем черном, немодном, жарком плаще…
— Я встречался с Арафатом в Тунисе. Конечно, сильный человек… этого у него не отнять. С убеждениями.
Судья улыбнулся своим мыслям.
— Его мы уберем потом. Сейчас нельзя…
Алиев, несмотря на подготовку генерала КГБ, и то он что он сам мог принимать «острые» решения и играть на грани фола — поморщился.
— ЦК санкцию не давало.
— А зачем. Есть одобренная записка.
— Это международно признанный лидер — сердито сказал Алиев — мы не можем так поступать. Просто не можем.
Судья покачал головой, было видно, что он разозлился.
— Когда я занимал этот пост, я говорил, что мое условие — руки должны быть развязаны. Теперь, получается, что все не так. Как думаешь, Гейдар, почему американцы эффективнее нас?
— ???
— Потому что люди, которым поставляют оружие и дают деньги американцы отстаивают американские интересы. А мы — поставляем оружие, советников, гоним деньги для того, чтобы такие как Арафат отстаивали интересы своих народов. Он себе на уме, ему нельзя доверять. Он играет свою игру и уже давно. Один человек вертит всем Союзом, всей нашей державой!
Последние слова судья сказал намного громче, чем следовало — это с ним происходило очень редко.
— Но ты не переживай… — сказал он — его уберут другие. Мы только поможем.
Судья снова переместил руки — теперь он сцепил их в замок перед собой.
— Начинается большая игра — задумчиво сказал он — и эта игра будет происходить на Востоке. У американцев там — Пакистан, Саудовская Аравия, Израиль. У нас там нет ничего.
Алиев ничего не ответил. Он и сам понимал — готовясь к броску к Ла-Маншу, играя в игры в Европе, готовя революцию в США, на что кстати выделялись очень конкретные деньги — Советский Союз полностью упустил ситуацию на Востоке. Тем самым — превратившись из субъекта игры в ее объекта, что для сверхдержавы было недопустимо.
— Есть две площадки — сказал судья, словно размышляя вслух — первая это Иран. Вторая это Ирак и Сирия.
— Сирия наша.
— Сирия не наша. Партия БААС не имеет к нам никакого отношения. Предать нас — ей будет не сложнее, чем в свое время Египту. Полагаю, нам надо будет закрепиться в одной из стран — в Ираке или в Иране. И на это у нас есть год — два, не больше.
Алиев промолчал. Он читал спецсводки ТАСС, которые пересылались по «большой разметке» руководителям государства. И помнил, что аятолла Хомейни называл СССР Малым Сатаной в противовес США — Большому Сатане.
— … Хомейни мертв — словно отвечая на незаданный вопрос сказал судья — и Ирану придется выбирать, как ему жить. И жить ли ему вообще.
Судья достал из кармана плаща, сложенную бумагу, пожал Алиеву. Алиев открыл, пробежал глазами.
— Их за что?
— Есть за что. Они будут мешать. Хезбалла, один вообще — считается одним из самых опасных террористов мира.
Алиев положил бумажку в карман.
— Хорошо, проведем…
На ликвидацию таких людей требовалась санкция, но фактически ее не получали, регистрируя такое как закрытое решение Политбюро без протокола, проведенное опросным путем.
Судья свое закончил. Пришло время говорить Алиеву.
— В Нагорном Карабахе расстреляна колонна.
— Слышал…
Алиев остро взглянул на невозмутимого начальника ПГУ.
— Откуда.
— Оттуда, дорогой, оттуда. Это у вас дружба — до того как кто-то отвернется. У нас дружба — навсегда…
— Нужно помочь.
— Как?
— Все идет из-за рубежа. Перехватить каналы.
Судья кивнул.
— Турция и Бейрут. Перехватим….
СССР, Ереван. Следственный изолятор Ереван-Кентрон. 17 сентября 1988 года
В следственном изоляторе — пахло, как обычно и пахнет в таких местах: хлоркой, чистящим средством и бедой. Несмотря на очень поздний вечер — возле ворот стояли женщины. В заезжающую в ворота Волгу с затемненными стеклами — вглядывались с надеждой…
На входе — полковник государственной безопасности Попов сдал пистолет. Ему и в голову не приходило, что с этим может быть связано что-то дурное…
Окна следственного изолятора — который в преступном митре так и назывался Кентрон, по названию района Еревана, где он был расположен — светились во тьме…
Их встретил дежурный прапор внутренней службы, пожилой и много повидавший. Звякая и брякая ключами, он открыл перед ними решетку от пола до потолка, приглашая в чистилище…
— Левинсон здесь? — спросил КГБшник. Молодой, ему хотелось порисоваться, показать себя опытным волком, со знакомствами, со связями. Таким, который изоляторского шефа Абвера
[65] по отчеству называет. Ну-ну, парень. Ну-ну…
