— Спасибо вам, — поблагодарила я.
Повозка со скрипом покатила прочь. Солдаты зашагали следом. Кася смотрела на меня с задка повозки, обнимая детей, пока над дорогой не заклубилась дымным облаком пыль, так что лиц я больше не различала. Я обернулась к Саркану. Он смотрел на меня сурово и мрачно.
— Ну? — бросил он.
Мы зашагали вниз по дороге от просторного Борисова дома к погромыхивающему деревянному колесу водяной мельницы, что мерно вращалось под напором реки. У нас под ногами дорога постепенно превратилась в узкую гравиевую тропку, а затем нырнула вниз, к прозрачным, чуть вспененным струям. У берега стояли на приколе несколько лодчонок. Мы отвязали самую маленькую и вытолкнули ее на мелководье. Я подобрала юбки, а башмаки зашвырнула в лодку. Внутрь мы влезли не то чтобы очень ловко, зато умудрились не вымокнуть. Дракон взялся за весла.
Он сел спиной к Чаще и попросил:
— Задай мне ритм.
Я потихоньку запела убыстряющее заклинание Яги. Саркан греб, а мимо, сливаясь в сплошную линию, проносились берега.
Вставало жаркое солнце, прозрачная Веретенка бежала все прямо и прямо. На воде искрились блики. Мы стремительно скользили вперед по реке, одним движением весел преодолевая полмили. Я мельком увидела женщин, устроивших постирушку на берегу в Поньеце, они привстали, обложенные грудами белого белья, и проводили нас глазами — мы пролетели мимо них в мгновение ока, словно птицы-колибри; а когда мы проплывали Весну, мы на мгновение оказались под вишнями: зеленые ягодки только начинали завязываться, а на воде покачивались опавшие лепестки. Дверника мне рассмотреть не удалось, хотя я отследила, когда мы его проплыли. Я узнала изгиб реки в полумиле к востоку от деревни и, оглянувшись, рассмотрела блестящего медного петуха на церковном шпиле. Ветер дул нам в спину.
Я тихонько напевала себе под нос до тех пор, пока впереди не воздвиглась темная стена леса. Саркан опустил весла на дно лодки. Он развернулся, окинул взглядом землю под деревьями и заметно помрачнел. Спустя мгновение я осознала, что выжженной полосы больше нет: на ее месте зеленела густая трава.
— Мы же выжгли ее на милю вдоль всей границы, — промолвил Саркан. Он посмотрел на юг в сторону гор, словно прикидывая про себя, как далеко успела продвинуться Чаща. Мне казалось, это уже не важно. Любое расстояние покажется нам слишком большим, а ей — недостаточным. Мы либо найдем способ остановить Чащу, либо нет.
Течение несло нас вперед. Впереди стройные темные деревья воздевали вверх длинные руки-ветви и сплетали пальцы — по обоим берегам вдоль реки воздвиглись зеленые стены. Дракон повернулся ко мне, и мы тоже сцепили руки. Он произнес заклинание отвлечения и невидимости, а я его подхватила и зашептала нашей лодочке, веля притвориться пустым брошенным челноком на воде, с оборванным истершимся тросом, что плывет себе по течению, мягко тыкаясь во все камни. Мы постарались стать совсем незаметными — сущей мелочью, пустым местом. Солнце уже поднялось высоко в небо, и между тенями деревьев на воду легла полоса света. Я опустила одно из весел за корму, словно руль, и повела нас по сияющей дороге.
Заросли по берегам делались все плотнее, все непролазнее: кустилась ежевика, усыпанная алыми ягодами, с шипами как Драконовы зубы, тускло-белыми, смертельно-острыми. Деревья здесь росли густые, уродливые, громадные. Они склонялись над водой; они вскидывали в воздух тонкие плети веток, выцарапывая себе кусочек неба. Выглядели они примерно так же, как звучит хищный рык. Наша безопасная тропа умалилась, сузилась, журчание стихло, как будто и река тоже решила затаиться. Мы скорчились в самой середине лодки.
Выдала нас бабочка, трепещущий черно-желтый лоскутик: пролетая над Чащей, она, верно, заблудилась и устало опустилась отдохнуть на нос лодки. Из-за деревьев вылетела птица — точно черный нож метнули, — цапнула бабочку и уселась на носу. Из клюва торчали смятые крылышки. Птица уплела добычу в три глотка, не сводя с нас черных бусинок-глаз. Саркан попытался схватить ее, но птица порхнула обратно в кроны, и позади нас по реке прокатился холодный ветер. С берегов донесся стон. Одно из древних могучих деревьев наклонилось далеко вниз, вытащило из земли корни и с плеском рухнуло в воду у нас за кормой. Река под нами вздыбилась. Весло вырвало у меня из рук. Мы крепко вцепились в борта лодки: ее закружило в водовороте и швырнуло кормой вперед. Лодка черпанула бортом воды: мои босые ноги обдало ледяным холодом. Нас вращало, крутило, швыряло из стороны в сторону. Я заметила, что с берега на упавшее дерево со стрекотом перебежал ходульник. Он повращал головой-палочкой — и увидел нас. Саркан крикнул «Рендкан селькхож!» — и лодка выправилась сама. Я ткнула пальцем в ходульника — но, увы, слишком поздно! «Полжит», — произнесла я, и на его сучковатой спине внезапно расцвело ярко-оранжевое пламя. Ходульник развернулся и на четырех ногах побежал в лес. Дым и оранжевое зарево потянулись за ним. Нас заметили. Взгляд Чащи обрушился на нас всей своей мощью, как удар молота. Меня отшвырнуло на дно лодки; платье тут же пропиталось ледяной водой — я аж содрогнулась всем телом. Деревья тянулись к нам, раскидывая над водою колючие ветви, листья осыпали нас дождем и плыли следом за лодкой. Мы преодолели излучину и охнули: впереди нас поджидали с полдюжины ходульников во главе со здоровенным зеленым богомолом — все они перегородили реку как живая плотина.
Течение ускорилось, словно Веретенке хотелось благополучно пронести нас мимо; но тварей было слишком много, а в реку лезли все новые. Саркан поднялся на ноги и набрал в грудь побольше воздуха для заклинания, готовясь поразить чудищ огнем и молнией. Я вскочила, схватила его за руку и рванула за собою через корму, прямо в воду, невзирая на его возмущенные протесты. Мы нырнули поглубже, вынырнули снова, река несла нас точно ветку с листком, бурое и бледно-зеленое пятнышко на поверхности, кружащееся вместе с другими такими же. Это была иллюзия — и вместе с тем не совсем иллюзия; я держалась за нее всем сердцем, мне ничего так не хотелось, как стать листочком, крохотным гонимым листиком. Неширокий стремительный поток охотно потащил нас вперед, как будто только этого и ждал.
Ходульники подцепили нашу лодку и вытащили ее из воды; богомол разодрал ее шипастыми передними ногами, кроша в щепы и просовывая внутрь голову — словно выискивал нас. Снова повел блестящими фасетчатыми глазами по сторонам туда-сюда. Но к тому времени мы уже проскочили у ходульников под ногами; река на миг утянула нас кружащимся водоворотом вниз, в мутное зеленое безмолвие, недоступное взгляду Чащи, и снова выплюнула ниже по течению в квадратик солнечного света вместе с десятком таких же листьев. Далеко позади ходульники и богомол вспенивали воду, молотя по ней лапами. Мы бесшумно заскользили по поверхности дальше; поток влек нас за собою.
Мы долго, очень долго плыли сквозь темноту листом и веткой. Река заметно сузилась, а деревья вымахали такими чудовищно высокими, что ветви их переплелись в вышине плотным пологом, сквозь который не проникало солнце — разве что тусклый отблеск. Подлесок исчез: ему недоставало света. По берегам кучковались тонколистные папоротники и грибы с красными шляпками. Тут же топорщились полузатопленные серые тростники; спутанные клубки бледных корней торчали из черной грязи и тянули из реки воду. Теперь между темными стволами места было куда больше. Ходульники и богомолы выходили на берег искать нас, и другие твари тоже; в том числе громадный, размером с пони, кабан с длинным рылом, с массивными щетинистыми лопатками и глазищами, как алые угли, и с острыми кривыми бивнями. Он подобрался к нам ближе всех прочих: он обнюхивал берег, продираясь сквозь жидкую грязь и горы перегноя, совсем рядом от того места, где мы незаметно, совсем незаметно скользили по воде.
