Короче говоря, Дракон пытался учить меня как мог и наставлять меня в моем продвижении ощупью по новообретенному лесу, пусть этот лес и представлялся ему чужой, незнакомой страной. Он по-прежнему злился на меня за мои успехи — не из зависти, а из принципа: Дракона, привыкшего к упорядоченности и точности, оскорбляло, что мое безалаберное чародейство и впрямь срабатывает, и когда у меня что-то получалось, он хмурился не меньше, чем когда я допускала явные ошибки.
Спустя месяц после того, как Дракон начал обучать меня на новый лад, я попыталась создать иллюзию цветка. Учитель пепелил меня взглядом.
— Я ничего не понимаю, — пожаловалась я — проныла, если уж начистоту; чары давались мне с невероятным трудом. Мои первые три попытки выглядели так, будто цветок сшили из обрывков бумажной ткани. Наконец мне удалось-таки соорудить мало-мальски убедительный шиповник — если только не принюхиваться. — Цветок куда проще вырастить, зачем же возиться с магией?
— Все дело в масштабе, — объяснял Дракон. — Уверяю тебя, иллюзию армии создать проще, нежели армию как таковую. — Да как оно вообще работает?! — взорвался он. Мой наставник то и дело выходил из себя при виде моего самоочевидно никудышного чародейства. — Ты совсем не поддерживаешь заклинания — ни речитатива, ни жеста…
— Я все равно вкладываю в цветок магию. Очень много магии, — горестно заверила я.
Первые несколько заклинаний, которые не выдергивали из меня магию точно зуб, оказались таким неизъяснимым облегчением, что я уж подумала — самое плохое позади. Ведь теперь, когда я поняла, как именно магия должна работать — уж чего бы Дракон ни говорил на этот счет! — все окажется куда проще. Что ж, скоро я убедилась, как глубоко заблуждалась. Мои первые попытки подпитывались отчаянием и ужасом, а следующие несколько уроков были не сложнее тех первых заговоров, которым он пытался меня научить в самом начале: он считал, что теми простенькими заклятиями я овладею без особых усилий. Я действительно овладела ими с легкостью, и тогда Дракон безжалостно приставил меня к настоящей работе, и все снова стало… ну, если не настолько невыносимо, то по крайней мере неописуемо трудно.
— Как ты вкладываешь в цветок магию? — процедил Дракон сквозь зубы.
— Так я ведь уже нашла тропу! — объясняла я. — Я просто следую по ней. Ты разве… не чувствуешь? — вдруг спросила я и протянула ему руку с цветком. Дракон нахмурился, накрыл ее ладонями и промолвил: — Вадийя руша шшкад тухи, — и на мою иллюзию наложилась новая: две розы в одном пространстве, причем его роза, понятное дело, состояла из трех рядов безупречных лепестков и благоухала тонким ароматом.
— Попробуй сделать не хуже, — рассеянно промолвил Дракон. Пальцы его чуть двигались; шаг за шагом, рывками, мы сводили наши иллюзии воедино, и вот уже стало почти невозможно отличить одну от другой, и тут он внезапно воскликнул: — Ага! — ровно в тот момент, когда я начала прозревать его заклинание — в точности как странный механизм в центре стола, весь из блестящих подвижных деталек. Повинуясь внезапному порыву, я попыталась согласовать наши усилия; я представила себе его заклинание как водяное колесо мельницы, а себя — как бурный поток, колесо вращающий. — Что ты де… — начал было Дракон, а в следующий миг роза у нас осталась только одна — и начала расти.
И не только роза: вверх по книжным полкам во всех направлениях поползли виноградные лозы, оплетая древние тома и выбираясь в окно; высокие, хрупкие колонны, образовавшие арку дверного проема, исчезли среди берез, раскинувших длинные пальцы-ветви; пол покрылся мхом и фиалками; развернули листья изящные папоротники. Повсюду расцвели цветы, каких я в жизни не видела — странные висячие кисти и другие, с блестяще-яркими и острыми, как иголки, лепестками. Библиотеку заполнил густой аромат и запах мятых листьев и пряных трав. Я изумленно оглядывалась по сторонам, и магия моя текла легко и вольно.
— Ты это имел в виду? — спросила я. Создать целый сад оказалось не труднее, чем один-единственный цветок.
Но Дракон глядел на цветочное буйство повсюду вокруг нас так же потрясенно, как и я. Он озадаченно покосился на меня, словно впервые усомнившись, не столкнулся ли с чем-то таким, к чему он не готов. Его длинные чуткие пальцы обнимали мои ладони: розу мы держали вместе. Магия пела во мне и сквозь меня, я слышала шепот ее силы, откликающейся в ответ той же самой мелодией. Внезапно мне стало очень жарко — и до странности неловко. Я высвободила руки.
Глава 7
Весь следующий день я как дура избегала Дракона. Слишком поздно я осознала, что мне это удается так ловко, потому что он тоже меня избегает — а ведь прежде он не позволял мне пропускать уроки. Я предпочла не задумываться почему. Я упорно притворялась, будто это ровным счетом ничего не значит — просто нам обоим захотелось отдохнуть от немыслимо трудного обучения. Но я провела бессонную ночь и на следующее утро спустилась в библиотеку с красными глазами и вся как на иголках. Дракон, не взглянув на меня, коротко бросил:
— Начнешь с фулмкеа, страница сорок три. — Это было совершенно другое заклинание; а он даже головы над своей книгой не поднял. Я охотно погрузилась в такую безопасную работу.
В течение четырех дней мы почти не разговаривали друг с другом и, полагаю, будучи предоставлены сами себе, еще месяц бы прожили, обмениваясь от силы несколькими словами на дню. Но поутру четвертого дня к башне подкатили сани. Я выглянула в окно: это приехал Борис, да не один — он привез Касину мать Венсу. Она сжалась в комочек в глубине саней; бледное круглое личико выглядывало из-под шали.
С той самой ночи, когда вспыхнули сигнальные огни, я никого из Дверника не видела.
Данка отослала огнь-сердце обратно в Ольшанку — с охранным сопровождением. Отряд проехал через всю долину с вестью, и в каждой деревне к нему мрачно присоединялись еще люди. Четыре дня спустя после того, как я перенесла Дракона и себя саму обратно, к башне явилась целая толпа. Храбрецы, что и говорить: фермеры и ремесленники явились бросить вызов ужасу страшнее всего того, что они только вообразить могли; ведь все они не очень-то верили, будто Дракон исцелился.
У мэра Ольшанки хватило смелости потребовать, чтобы Дракон показал рану городскому лекарю; тот неохотно повиновался, закатал рукав и предъявил тоненький белый шрам — все, что осталось от раны; и даже велел лекарю взять у него кровь из кончика пальца: кровь брызнула ярко-красная. А еще селяне привели старика-священника в длинной фиолетовой рясе произнести над ним благословение, что Дракона взбесило до крайности.
— Ну и на черта ты маешься этой дурью? — заявил он священнику, которого, по-видимому, немного знал. — Я тебе позволил отпустить грехи десятку порченых душ — и что, хоть кто-нибудь из них зацвел алой розой или заявил вдруг, что спасен и очищен? Чем, по-твоему, помогло бы мне это твое благословение, если бы я и впрямь был затронут порчей?
— Стало быть, с тобой все в порядке, — сухо откликнулся священник. Только тогда все наконец-то позволили себе поверить в лучшее, и мэр с превеликим облегчением вернул огнь-сердце.
