Спотыкаясь, я дошла до речушки — на самом-то деле она была не больше ручья; по обоим берегам густо лежал иней, а посередине бежала черная вода, и сквозь брешь между деревьями сочился лунный свет. А по ту сторону реки сидел ходульник, его странная узкая голова-палочка склонилась к воде напиться, рот зиял точно трещина на лице. Ходульник приподнял голову и поглядел прямо на меня; с морды закапала вода. Глаза его были что наросты на дереве, что круглые темные дыры-дупла, где мог бы устроить гнездо какой-нибудь зверек. На одной из его лап, зацепившись за выпирающее сочленение у сустава, болтался обрывок зеленой шерстяной ткани.
Мы неотрывно глядели друг на друга через узкую ниточку бегущей воды.
— Фулмедеш, — произнесла я дрожащим голосом.
Под ходульником в земле разверзлась щель — и заглотила его задние ноги. Он принялся царапать берег оставшимися длинными лапами-палками, он безмолвно бился и вырывался, поднимая тучи брызг, но земля уже сомкнулась посреди его туловища, и выбраться он не мог.
А я сложилась вдвое, подавляя крик боли. Ощущение было такое, словно кто-то с размаху ударил меня по плечам палкой: Чаща почувствовала мое чародейство. Я не сомневалась: теперь Чаща ищет меня. Ищет — и скоро найдет. Надо заставить себя двигаться дальше. Я перепрыгнула через ручей и побежала за тусклым сгустком тумана — за своим заклинанием, оно по-прежнему скользило впереди меня. Ходульник попытался схватить меня длинными изломанными ветками-пальцами, пока я его огибала, но я бежала быстро. Я прошла сквозь кольцо толстых древесных стволов — и оказалась на полянке вокруг дерева поменьше. Здесь землю плотным слоем устилал снег.
Поляну перегородило гигантское поваленное дерево — ствол его в поперечнике был больше моего роста. Дерево рухнуло, вот и образовался просвет; но в середине поляны ему на смену уже подрастало новое деревце. Хотя и не такое же. Все прочие деревья, какие я встречала в Чаще, были знакомые, несмотря на запятнанную кору и искривленные, торчащие под неестественными углами сучья: дубы, и черные березы, и высокие сосны. Но таких деревьев я в жизни не видела.
Оно уже вымахало в толщину таким здоровенным, что мне не обхватить и руками — притом что гигантское дерево явно упало не так давно. Странный узловатый ствол покрывала гладкая серая кора, а от него ровными кругами отходили длинные ветки, начинаясь высоко от земли, как у лиственницы. С зимой ветки не оголились; сухие серебристые листья шелестели на ветру, и шум этот доносился словно бы откуда-то не отсюда, как будто где-то за пределами видимости тихо переговаривались люди.
След моего дыхания растаял в воздухе. Я поглядела вниз, на глубокий снег, и увидела отметины — дырки там, где снег протыкали ноги ходульников, и линии, прочерченные их брюхами, — и все они вели к дереву. Я опасливо шагнула по снегу к нему, еще шаг, и еще — и тут я остановилась. К дереву была привязана Кася. Она стояла спиной к стволу, с заломленными назад руками.
Я не сразу разглядела ее, потому что на ней уже наросла кора.
Лицо ее было чуть приподнято, и под слоем коры я видела, что рот у нее открыт — Кася кричала, пока кора, смыкаясь, наползала на нее. Я беспомощно, сдавленно вскрикнула, метнулась вперед, коснулась Касю ладонями. Кора уже затвердела, под пальцами серая кожица казалась непробиваемой и гладкой, словно ствол заглотил Касю целиком и вся она стала частью дерева и Чащи.
Пальцы мои беспомощно скользили по коре: я лихорадочно пыталась поддеть ее ногтями и отодрать. Наконец мне удалось отколупнуть крохотный тонкий кусочек над Касиной щекой: под корой я нащупала ее нежную кожу — еще теплую, еще живую. Но стоило мне дотронуться до нее кончиком пальца, как кора быстро наползла снова, и мне пришлось отдернуть руку, чтобы не попасться самой. Я закрыла рот руками, борясь с отчаянием. Я все еще так мало знала; никакое заклинание не приходило мне на ум, ничего такого, что помогло бы вызволить Касю, ничего, что вложило бы мне в руки топор или нож, даже будь у меня время срезать кору и освободить пленницу.
Чаща знала, что я тут; ее твари уже почуяли меня, чьи-то лапы бесшумно крались через лес — это и ходульники, и волки, и кое-кто похуже. Я внезапно осознала, что есть существа, которые Чащи никогда не покидали, жуткие чудища, которых никто никогда не видел. Они приближались.
«Босы ноги в земле, фулмия, десять раз уверенно, сотрясет землю до корней, коли у тебя силы достанет», — сообщил мне дневник Яги, и даже Дракон поверил в это заклинание настолько, чтобы не разрешить мне опробовать его поблизости от башни. Однако меня мучили сомнения насчет уверенности: я не считала, будто имею право сотрясать землю до корней. Но теперь я рухнула на землю, разгребла снег, и палые листья, и гниль, и мох, и добралась до промерзшей земли. Я выковыряла большой камень и принялась долбить почву, снова и снова, разбивая комья и дыша на них, чтобы размякли, вколачивая в землю снег, подтаявший под моими руками, и горячие слезы, что неудержимо лились из моих глаз. Кася, открыв рот в беззвучном крике, нависала надо мною с запрокинутой головой, точно статуя в церкви.
— Фулмия, — промолвила я, погружая пальцы глубоко в землю, кроша твердые комки в пальцах. — Фулмия, фулмия, — нараспев восклицала я снова и снова, из-под обломанных ношей сочилась кровь, я в тревоге ощупывала землю вокруг себя. Даже почва здесь запятнана и отравлена; но я сплюнула на нее и завопила: — Фулмия! — и представила, как моя магия впитывается в землю словно вода, отыскивая трещины и слабые места, разливается под моими руками и под замерзшими влажными коленями; и земля вздрогнула и всколыхнулась. Там, где руки мои зарывались в землю, ощутилась тихая дрожь; я принялась подкапываться под корни дерева, и дрожь следовала за мною. Повсюду вокруг корней заледеневшая грязь трещала и ломалась крохотными кусочками, а толчки и колебания волнами расходились все дальше и дальше.
Ветви над моей головою яростно закачались, словно встревожились, а шепот листвы, нарастая, превратился в приглушенный рев. Все еще стоя на коленях, я выпрямилась.
— Отпусти ее! — заорала я дереву, колотя по стволу перемазанными кулаками. — Отпусти ее, или я тебя обрушу! Фулмия! — яростно выкрикнула я и снова бросилась ничком на землю — и там, где ударяли мои кулаки, земля приподнималась и вспухала, словно река, питаемая дождем. Магия изливалась из меня потоком. Все Драконовы предостережения были позабыты и выброшены из головы. Я готова была истратить всю себя до капли и умереть здесь, лишь бы сокрушить это чудовищное дерево; я не могла вообразить себе мир, в котором бы я осталась в живых и допустила бы, чтобы порченое чудовище выжрало Касину жизнь и Касино сердце. Нет, я лучше погибну, раздавленная собственным землетрясением, но погублю вместе с собою и дерево. Я исступленно взрывала землю: пусть разверзнется яма и поглотит нас всех!
И тут послышался новый звук — словно ломался лед по весне; в коре с хрустом образовалась трещина, снизу доверху по всей длине Касиного тела. Я тут же вскочила на ноги и погрузила в трещину пальцы, разводя края все шире, добираясь до Каси. Я схватила ее за запястье — рука ее тяжело обмякла — и потянула. Кася вывалилась из жуткой темной щели как тряпичная кукла; я отступила назад и обеими руками, обхватив ее за талию, оттащила недвижное тело в снег. Кожа ее выглядела бледной и нездоровой, как рыбья чешуя, словно из нее выпили все солнце. Древесный сок тек по ней тонкими зелеными ручейками и благоухал весенним дождем — но Кася не двигалась.
