Принц развернулся и рывком поднял меня с земли. Ноги у меня подгибались, я дрожала всем телом, не в силах выпрямиться. Сказания о войнах и песни о битвах всегда внушали мне сомнения. Мальчишкам случалось иногда подраться на деревенской площади, и потасовки всегда заканчивались одинаково: все по уши в грязище, исцарапанные, из носа кровь течет, сплошь сопли и слезы, ничего величественного или славного. Мне казалось, если ко всему этому добавить еще и мечи и смерть, лучше не станет. Но такого ужаса я даже представить себе не могла.
Сокол дошел до одного из солдат, скорчившегося на земле. На поясе у мага висел фиал с каким-то эликсиром: он дал раненому отпить глоток и помог ему подняться на ноги. Вдвоем они подошли к третьему: бедняге оторвало руку, он прижег культю в огне и теперь лежал ошалело, глядя вверх. Из тридцати воинов в живых осталось только двое.
А принца Марека, похоже, даже не ранило. Он рассеянно вытер лоб ладонью, отчего только перепачкался сажей еще больше. Он уже почти отдышался; грудь его вздымалась и опадала, но свободно, не вымученными рывками, как у меня. Он с легкостью потащил меня за собою подальше от пламени в прохладную тень деревьев у края поляны. Он не пытался заговорить со мною. Не уверена, узнал ли он меня вообще; глаза его словно остекленели. Подошла и Кася, таща на плечах Дракона — как ни странно, даже не пригибаясь под его тяжестью.
Марек еще немного поморгал. Сокол подвел двоих уцелевших к нам. И тут принц наконец-то осознал, что древо охвачено пожаром, огонь распространяется все дальше, наземь падают обугленные ветки. Марек вцепился мне в плечо — больно, до синяков; края латной перчатки впивались мне в плоть, пока я пыталась сбросить с себя его руку. Принц развернулся ко мне и основательно встряхнул меня. Глаза его расширились от ярости и ужаса.
— Что ты натворила?! — прорычал он хриплым от дыма голосом — и внезапно словно окаменел.
Перед нами, одетая золотым заревом пожара, стояла королева. Она застыла недвижно, как статуя, там, где Кася поставила ее на ноги. Руки ее беспомощно свисали по бокам. Ее обрезанные волосы, такие же светлые, как у Марека, тонкие и шелковистые, облачком реяли вокруг ее головы. Марек глядел на нее во все глаза, весь раскрывшись ей навстречу, точно клюв хищной птицы. Он выпустил меня и протянул руку.
— Не прикасайся к ней! — резко прикрикнул Сокол. — Доставай цепи.
Марек замешкался. Он по-прежнему не сводил взгляда с королевы. Мне уже подумалось, он не послушается. Но принц развернулся и побрел через залитое кровью поле битвы к трупу своего коня. Цепи, которыми Сокол некогда сковал Касю, прежде чем приступить к осмотру, были завернуты в ткань и приторочены сзади к его седлу. Марек их вытащил и принес обратно к нам. Сокол взял ошейник из его рук вместе с тканью и опасливо, как будто приближался к бешеной собаке, двинулся к королеве.
Королева не шевельнулась, не моргнула, казалось, она вообще его не видит. Тем не менее Сокол чуть помешкал, еще раз наложил на себя защитное заклинание, одним стремительным движением набросил на нее ошейник и отскочил назад. Королева даже не двинулась. Сокол снова шагнул вперед, по-прежнему вместе с тканью, и защелкнул на ее запястьях наручники, на одном и на другом. А потом покрыл тканью ее плечи.
Позади нас раздался страшный, оглушительный треск. Мы все подскочили как испуганные кролики. Сердце-древо раскололось вдоль всего ствола, одна массивная половина накренилась — и с ревом и треском обрушилась, сметая столетние дубы по краю поляны. Из сердца ствола выметнулось облако оранжевых искр. Вторая половина вся вспыхнула пламенем: пожар с ревом поглотил ее, ветви в последний раз дрогнули — и застыли.
Тело королевы вдруг ожило — словно судорожно распрямилась тугая пружина. Цепи заскрежетали и залязгали, придя в движение вместе с нею; визгнул металл. Королева отшатнулась от нас, выставила перед собою руки. Ткань соскользнула с ее плеч; она этого даже не заметила. Она ощупывала собственное лицо загибающимися, непомерно длинными ногтями, царапая себя с тихим невнятным стоном.
Марек прыгнул вперед и ухватил ее за скованные запястья; королева с нечеловеческой силой отшвырнула его прочь. А затем снова замерла и неотрывно уставилась на него. Марек качнулся назад, удержал равновесие, выпрямился. Залитый кровью, запачканный сажей и потом, он все равно выглядел как принц и герой; на груди его по-прежнему красовался зеленый герб: корона над гидрой. Королева посмотрела на герб, посмотрела Мареку в лицо. Она молчала, но не сводила с юноши взгляда.
Марек резко, хрипло вдохнул и сказал:
— Мама.
Глава 16
Королева не ответила. Марек ждал, стиснув кулаки и не сводя глаз с ее лица. Но ответа не было.
Мы подавленно молчали, по-прежнему дыша дымом: огонь пожирал сердце-древо, и трупы людей, и останки порождений Чащи. Наконец Сокол встряхнулся и захромал вперед. Он поднял руки к королевиному лицу, мгновение поколебался — но она не отпрянула. Маг обнял ладонями ее щеки и развернул лицом к себе. Всмотрелся в нее, — зрачки Сокола то расширялись, то сужались, меняя форму; цвет радужки переливался от зеленого к желтому, от желтого к черному. Наконец маг хрипло выговорил:
— Ничего нет. Я вообще не нахожу в ней порчи, — и уронил руки.
Но ничего другого в ней тоже не было — вообще ничего. Королева не глядела на нас, а если и глядела, то делалось только хуже: ее широко раскрытые недвижные глаза не различали наших лиц. Марек по-прежнему тяжело, шумно дышал и не отводил от нее взгляда.
— Мама, — повторил он. — Мама, это Марек. Я пришел забрать тебя домой.
Она не изменилась в лице. Тень ужаса уже сошла с него, словно ее и не было. Королева смотрела в никуда, опустошенная, словно полая изнутри.
— Как только мы выберемся из Чащи… — проговорила я, но слова застряли у меня в горле. Мне было не по себе, меня тошнило. А возможно ли выбраться из Чащи, если ты пробыл в ней двадцать лет?
Но Марек жадно ухватился за эту мысль.
— Куда нам? — потребовал он, вкладывая меч обратно в ножны.
Я рукавом стерла с лица пепел. Поглядела на свои обожженные, потрескавшиеся, запятнанные кровью руки. Отыскать целое по малой частице…
— Лойталал, — прошептала я собственной крови. — Отведи меня домой.
Я вела их из Чащи как могла. Не знаю, что бы мы стали делать, если бы повстречали еще одного ходульника, не говоря уж о богомоле. Сколь разительно отличались мы от того блистательного отряда, что выехал в Чащу не далее как нынче утром! Я мысленно представляла нас грибниками и ягодниками, на закате возвращающимися из леса домой — крадутся как можно тише, чтоб не вспугнуть и пташку. Я осторожно пробиралась между деревьями, указывая путь. Надежды проложить трону у нас не было, так что мы вынужденно держались оленьих троп и искали проход там, где подлесок не слишком густ.
Из Чащи мы выбрались за полчаса до темноты. Я, спотыкаясь, вывалилась из-под ветвей, следуя за моим мерцающим заговором «домой, домой», что напевно звучал в моей голове. Лучезарная извилистая линия протянулась на юго-запад, к Двернику. Ноги сами несли меня туда, через бесплодную полосу взрытой земли и прямиком в высокую траву, что делалась все гуще — не продраться! Я медленно подняла голову: над верхним краем травы вдалеке стеной воздвиглись лесистые склоны, бурые в туманной дымке заходящего солнца.
